Весенние шалости

Это случилось 17 апреля, в день, когда ангелы и демоны встретились между небом и землей и заключили временное перемирие.
Во дворе типового дома второй категории, по улице генерала Савушкина, номер 3, сидел мужчина ничем не примечательной наружности. Был он вроде как светловолос, но черноус, с коротким носом в веснушках, но орлиным взором темных глаз. А вообще внешне казался незапоминающимся, неуловимым и смутно знакомым.

Бабушка Любовь Спиридоновна поставила чайник на огонь и выглянула в окно. Ничего она там не хотела увидеть, да и не увидела, но мужчина привлек ее внимание. Сердце у нее защемило, потому что напоминал он и осанкой, и цветом волос ее покойного мужа Юрия Петровича.
Она отошла от окна, сердясь на свое зрение, которое не то что подводило, а вообще потеряло совесть — то дальнозорко, то близоруко, то катаракта на глаукоме. Пока чайник дремал, потихоньку согреваясь, она думала об очень давнем апреле, который был как будто вчера. И светило солнце, и Юра принес ей в день рожденья не конфеты с цветочками, а красный пушистый свитер.
— Накопил, — сказал он, отворачиваясь и глядя в угол, протягивая ей бумажный сверток.
А когда Люба надела, улыбнулся белозубо:
— Подходит к твоим… губам.
И снова смутился, став совсем строгим и отчужденным.
Потом они вышли во двор, Люба была в одном свитере, а старое пальто оставила дома, оно совершенно портило вид. Юра учил ее кататься на своем велосипеде, она стеснялась, боялась, старалась стоять ногами на земле, как приклеенная, ойкала, а потом попросила:
— Покажи.
Юра прокатился разок по двору. Потом еще разок. И солнце, как пишут в книжках, сияло в спицах велосипедных колес, апрельски безжалостно резало глаза – или это был ветер, или Люба просто смеялась до слез.
— Хорошо, я сяду, — капризно сказала она. – но ты будешь бежать рядом и держать меня.
— Знаешь что, девочка, — сурово отчеканил Юра, сжав рот до складок в уголках. – Так ты ничему не научишься.
И Люба сразу перестала капризничать, как будто он был старше не на два месяца, а на двадцать лет.
А чайник давно и возмущенно кипел и фыркал, выплескивая воду из носика на газ.

Мама Лена вбежала в кухню на это фырканье и в раздражении посмотрела на бабушку.
— Опять ты… — начала она. – Мы когда-нибудь все взлетим на воздух! Ты можешь хотя бы газ не зажигать без меня?!
Бабушка посмотрела на нее жалобно и заискивающе, не понимая, как же это она еще раз так позорно проштрафилась.
При виде слез Лене стало немножко стыдно, она выключила газ, подошла к окну, пытаясь успокоиться, хотя в солнечные дни обычно сердилась больше обычного. Солнце, особенно по весне, казалось ей бесстыдным кавалером и досужим сплетником, который срывает покровы, глумится над недостатками внешности и неудачами в личной жизни.
Мужчина во дворе ее напугал.
— Сережа, — прошептала она, и ей сразу стало холодно, страшно, одиноко.
Наверное, не он, но очень похож. И опять досада на себя и незаживающая обида обрушились на нее, как снег и лед с крыши – разом вдавливая, раня, приминая к земле.
То, что когда-то казалось любовью, давно называлось ошибкой, которую следует забыть. Какая ошибка? Если сходятся два неплохих образованных человека, начинают варить супы и заниматься сексом, по субботам чистить пыль по углам и прогуливаться под ручку в парке, то почему и каким образом это может перерасти в обоюдную ненависть? И уже не пустяки – то, как он ест, мелко хрумкая или смачно глотая, как спит, тихонько присвистывая себе в подбородок, как выглядит со спины в одних трусах, с этими своими цыплячьими ногами. И удивляешься, а что, собственно, в нем может быть привлекательного, ищешь, присматриваешься, когда он наряден и уверен в себе, и другим женщинам вроде нравится. То есть надо бы гордиться. Но очень хочется крикнуть на него, например, во время совместного завтрака и ударить так, чтобы он наконец стал другим – пусть даже хуже.
А если все-таки это Сережа? Пришел, сейчас поднимется, зайдет в квартиру… О господи! Надо уйти, нет, даже так: надо выйти, снова выйти замуж! Чтобы никогда он больше не пришел сюда.

— Я не буду завтракать, — крикнула Лиза, заглядывая в кухню. – Меня ждут, я побежала.
Мама Лена ахнула, в тревоге разглядывая дочь, которая враз показалась ей худенькой и осунувшейся, лицо цвета снятого молока, в котором плавают кружки глаз и клювик носа.
Бабушка открыла рот для размеренной нотации, одновременно дочери и внучке.
Что бы они ни говорили, Лиза их не слышала, воспринимая как два лишних замка на двери. В то время как хочется выпорхнуть, ладно и ловко рассекая воздух, ей что-то мешает. Почему обязательно надо оправдываться, доказывать?
Спустившись во двор, она все еще смутно помнила, кто ее позвал, но добежав до скамейки, уже засомневалась. Знакомый мальчик, который в общем-то не тот, а там – кто знает… Потому что апрель. Пора выходить из укрытия и проявить смелость.
Лиза постоянно разрывалась между тягостным и затянувшимся своим одиночеством и потребностью в нем же. Или между желанием быть доброй и любимой – и одновременно злой и независимой, потому что любви и нет вовсе. Она каждый день была Золушкой, изнуренной рутиной и потребностью попасть на бал — и, не умея жить в настоящем, пыталась сбежать то в прошлое, то в будущее.
На сверстников и современников Лиза смотрела с интересом энтомолога, изучающего мир насекомых. Вот только иногда с удивлением она замечала, что ее отсутствующий взгляд может быть встречен и награжден ответом. Как будто прочла это в чьих-то задумчивых глазах, принадлежавших обычному, заурядному… Но все-таки надо узнать. Из любопытства.
Она распрямилась и пошла вперед через двор, стильно заплетая длинные ноги.

Мелкий бес Порфирий был очень доволен своей шалостью. Вроде ничего злого, милая шутка – а сколько приятных моментов! Не за что было его упрекнуть небесам, и если считать разбитые надежды преступлением, то не бесы в том виноваты…

Запись опубликована в рубрике Без рубрики с метками , , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.