В конце сентября мне пришлось отправиться в Воронеж по семейным делам.
Возвращался я ночным поездом. Билеты достал только в плацкартный вагон, решил, что и к лучшему, не так душно будет.
Но духота все равно стояла как в жестянке, в которую мы на пикниках собирали угли от костра, по спине бодро бежали вниз щекотные капельки пота и ложиться на мокрые простыни совсем не хотелось.
Поэтому я предпочел стоять в коридоре у окна, провожая глазами насыпи и полустанки, вдыхая запах мазута и мечтая о возвращении домой.
У другого окна в похожей позе расположился мужчина средних лет в белой рубашке. Когда я в очередной раз бросил на него взгляд, он смотрел на меня с благодушной улыбкой, потом кивком указал на мою майку, и я сообразил, что надел ее наизнанку.
Пока я бормотал «спасибо» и переодевался, он продолжал следить за мной все с тем же странным выражением на лице – как-то непривычно встречать в поезде таких благодушно настроенных людей.
— Жара, знаете, ли, — зачем-то пояснил я.
В конце вагона появился проводник. Он довольно сердито зыркнул на открытые окна, без лишних слов оттеснил мужчину в белой рубашке и принялся дергать створку вверх. Из его отрывочных реплик можно было понять, что наши попытки подышать воздухом не приветствуются правилами безопасности на железной дороге.
Я уже смирился с неизбежной смертью от удушья, но дружелюбный попутчик, как оказалось, не разделял моего законопослушного смирения. Я с удивлением услышал, как он сказал хозяину вагона приятным интеллигентным голосом:
— Пошел вон, — и спокойно распахнул окно снова.
К моему изумлению, проводник удалился без единого словечка.
— Как… как это у вас лихо получилось! – восхитился я. – Вы, может, начальник этих самых путей сообщения?
Мужчина в белой рубашке засмеялся и хитро подмигнул мне.
— Просто я хочу, чтобы вы остались, а он ушел.
Я открыл было рот для вопроса, но ощутил известную неловкость, какую испытываешь рядом с человеком с нездоровой психикой. Может, поэтому проводник поспешил унести ноги, а мне теперь разбирайся в одиночку.
Между тем человек в рубашке безмятежно смотрел в окно, ветер развевал его редкие светлые волосы, он с удовольствием жмурился от потока воздуха и в целом не производил впечатления социально опасной личности.
Наконец я решился задать вопрос:
— Что вы имеете в виду?
— Это все оболочка, — охотно обернулся он ко мне. – Я придумал это слово «оболочка», когда начал догадываться, что вся внешняя среда вокруг меня напрямую зависит от моего внутреннего «я».
При этих словах вид он имел самодовольный до безумия, взгляд убегал за окно, на нижней губе лопнул пузырь слюны – и я почувствовал себя гадко.
— Вы мне не верите, — кивнул мужчина в рубашке. – Не верите, несмотря на то, что я так легко манипулировал проводником, словно он от меня зависел, а? Просто он, как и вы, как и весь этот поезд есть суть мое восприятие некоторых внешних условий, восприятие субъективное настолько, что я не могу сказать – а существует ли все это на самом деле?
— Тогда каким образом вам удалось меня втянуть в эту игру? – усмехнулся я и мысленно себя одернул: разве можно спорить с безумцами? – Я ведь тоже видел этот фокус с проводником.
— Да-да, — кивнул он. – Вот именно коллективность взаимодействия меня всегда удивляла, и я могу отнести этот факт только за счет того, что вы тоже созданы моим воображением… То есть какой-то «вы» безусловно существует, но ваш внешний вид, голос, реакция на меня и события – и вот эту природу за окном! – она придумана мной. Может быть, вы реагируете иначе… или все-таки не существуете в другой реальности, не зависимой от меня?
— Что же конкретно заставило вас считать себя, простите, пупом земли?
— Центром мироздания! – он поднял палец вверх.- Знаете, какое это неповторимое ощущение… больше, чем власть над миром!.. когда понимаешь, что достаточно подумать… пожелать – и реальность меняет картинку! Мои родители досаждали мне, я не хотел их видеть – и стал сиротой в одиннадцать лет. Жестоко звучит, а между тем детство мое протекало нормально – родная тетка сдала меня в довольно приличный интернат, где ко мне были добры воспитатели, а дети меня сторонились. И даже если какой-то учитель… я думал: «А неплохо бы, чтобы алгебру преподавал кто-то другой…» И место докучливого математика занимала добрая старая классная леди. Вот тогда я окончательно убедился, что могу влиять на «оболочку».
— Да, недурно, — я покачал головой, вспоминая свою школу. Почему мне не приходила в голову мысль «стереть» своих педагогов и одноклассников! – А дальше?
— Дальше я таким образом сменил вуз – можете себе представить, они открыли гуманитарный факультет, и я туда благополучно перевелся. С женитьбой получилось еще интереснее! – он засмеялся, брызгая слюной, и несколько раз стукнул кулаком по железному краю створки. – Я их пять раз убирал! Сам не мог понять, но одна легко сменяла другую.
Он настолько походил при этом на маньяка с синей бородой, что я невольно вздрогнул.
— Хорошо, — кивнул я, – давайте попробуем эксперимент. Уберите там, за окном, все дома, пусть будет пустыня.
— Э вуаля! – сказал мой попутчик, щелкнул пальцами жестом фокусника, а я уставился за окно со словами «ну-ну, и что же…»
А там действительно стелилась земля до начала времен. Поля и леса. Никаких россыпей домов не белелось и не освещалось вдали во тьме, никакого полустанка с огородиком не встретилось возле насыпи. Конечно, я допускал, что мы просто-напросто попали в полосу безлюдья, так совпало! Или не совпало?.. Я не знал, что думать.
— Вы утверждаете, что стерли с земли дома и людей? – спросил я.
— Я полагаю, что дело обстоит так: они перестали существовать в реальности, созданной мной, а вы как часть этой реальности, проявили адекватную реакцию – вы тоже не видите ничего. Поступим проще: проведите пальцем по стеклу – грязь, правда?
— Правда, — подтвердил я, пытаясь вытереть палец о штаны.
— Ничего подобного! Этот вагон только что после уборки, тут чистота неимоверная! – он провел ладонью по окну – и показал мне абсолютно чистую ладонь.
— Вы не сумасшедший, должен признать. Вы фокусник? Вы просто не коснулись окна… хотя оно в самом деле выглядит чистым. Хорошо… а можете убрать вон того пьяного борова с верхней полки?
— Который храпит?
— Да! Хотя нет… уберите всех к чертям из вагона! Можете?
— Конечно, — мягко улыбнулся он. – Мы здесь одни.
У меня сердце просто сжалось в камень, когда я увидел пустые полки. Я подумал, что это кошмар, он мне снится, я все-таки заснул в душном вагоне – и вот результат…
Он наблюдал за мной искоса, улыбаясь.
— Правда, ехать в пустом вагоне намного приятнее?
Я подумал, что хотел бы выйти из кошмара, пошарил глазами – и увидел стоп-кран.
Само собой вышло – сорвать пломбу и дернуть аккуратную красную ручку. Вы пытались когда-нибудь это проделать? Почему-то не произошло ожидаемого резкого торможения. Впрочем, может быть, в другой реальности это было бы не так.
— Спасибо, — улыбнулся мой попутчик. – Я как раз хотел выйти, подышать прохладным вечером, покурить на свободе, не в кулачок.
Он прошел в тамбур, покрутил головой:
— Где, мать его, этот проводник? Когда он нужен…
Проводник услужливо выглянул из своей ячейки. Снова без лишних слов подчинился, открыл нам дверь, приладил ступеньку и благословил:
— Далеко от вагона не уходите, сейчас небольшая процедурка – и тронемся.
— Конечно, конечно, — милостиво покивал господин в белой рубашке. – Мы тут рядышком покурим.
И спрыгнул на насыпь.
И я за ним следом.
Мне в лицо, как мокрым полотенцем, хлестнуло влажным ароматным вечерним воздухом с полей и лугов. Как там, по науке? Точка росы.
— Спасибо вам, — сказал я, закуривая. – Хорошо посочиняли.
Он хитро усмехнулся, щурясь на меня сквозь дым сигареты.
Поезд гикнул.
— Заходите, — сказал проводник, появляясь в двери. – А то останетесь здесь…
И тут у меня в голове снова кто-то щелкнул пальцами.
Попутчик тушил ботинком окурок, вдавливая его в месиво щебня и повернувшись ко мне спиной.
Я шагнул к нему, камешки ручейками посыпались вниз из-под ног, я примерился – и пнул его очень естественным и удобным приемом пониже спины. А сам вспрыгнул на подножку дрогнувшего вагона.
Вот теперь и глянем, подумал я, у кого своя реальность.
Как вы думаете, что я обнаружил? Пустой вагон без пассажиров? Моего попутчика в белой рубашке, безмятежно глядящего в окно? Или понял, что все мои усилия тщетны, и поезд не двинется с места без хозяина реальности?
В первую очередь я увидел самого себя.
Я был немножко к этому готов – потому что в тамбуре наткнулся на проводника, который таращился на меня глазами Хомы Брута.
Тот, другой «я», разговаривал не с мужчиной в белой рубашке, а с довольно привлекательной девушкой – кажется, намечался флирт. Смешно было наблюдать за собой со стороны, как я картинно опирался на раму, ерошил волосы и смотрел на нее исподлобья. А девушке вроде бы нравилось, и по ее виду было заметно, что она не прочь со мной уединиться даже несмотря на мою майку, надетую наизнанку, и обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.
Понятно, что я был тут третьим лишним, и надо, само собой, вернуться назад – это я и сделал.
Проводник сидел в своей каптерке в компании с бутылкой водки и пластиковым стаканом.
— Выпьешь? – спросил он, выдергивая из стопки стаканов еще один.
— Не пью, — с сожалением сказал я, присаживаясь рядом с ним – Есть такая хрень – толерантность к алкоголю. Не живу, а мучаюсь.
Проводник сочувственно кивнул.
— Слушай, а о чем ты мечтаешь во время рейса, если не секрет? У тебя тоже, небось, есть личная реальность.
Он заглянул в стакан, поморщился и бережно поставил на столик. И посмотрел мне в лицо – куда-то в переносицу.
— Я каждый раз мысленно пускаю поезд под откос. Ненавижу свою работу…