Семен Павлович Г., актер кукольного театра, был человеком робкого десятка и уступчивого характера. Он и в кукольный театр пошел работать из своей великой скромности и потребности не выпячиваться.
Будучи незаметным, Семен Павлович хронически боялся кого-нибудь обидеть. Например, маму. Если не помогать ей деньгами – обидится, что не чувствует сыновней заботы. Если помогать – обидится, что ее за попрошайку держат, а ей-то ничего не надо. Или вот: как часто надо маму навещать? Каждый день – тогда она ворчит, что у нее своя личная жизнь с просмотром сериалов, а тут приходится бегать по кухне ухаживать за сыном, которому давно пора быть самостоятельным. Если редко навещать – понятно, ворчит, что совсем позабыта и позаброшена, причем родным дитятею, которому отдала все, что можно было отдать, и даже с присыпкой.
Жены у Семена Павловича, к счастью, не было, и женщин он боялся до смертной дрожи, потому что они обижались еще хуже мамы – то не похвалил, то посмотрел не так, не сказал комплимент или сказал, но скабрезно и не к месту. Обижались, что не дарит цветы, или дарит только цветы, или просто слишком некрасив, чтоб набиваться в кавалеры.
А еще с продавцами в магазинах были у него проблемы. Как с ними себя вести? Если, допустим, их не беспокоить лишний раз – это получится обидно, что, мол, таскаются тут всякие просто так, без дела, и покупать не хотят. Поэтому Семен Павлович покупал, но разные отбросы. Спрашивал ненавязчиво, подходя к прилавку: «А вот что это у вас там кусочек завалялся? Неделю лежит. Возьму его, пожалуй, чтоб не пропал, а то у вас неприятности будут от выброшенного товара.» Продавцы воспринимали такие слова сущим издевательством и Семена Павловича люто ненавидели.
На работе он держался скромнее некуда: если новую роль предлагали, обязательно умел убедить режиссера, что другой актер справится лучше. Поэтому его считали записным лентяем.
Но одна роль у него была много лет – генерал Усач-Усачевский. Вышло так само собой, потому что у Семена Павловича при всем субтильном телосложении и невзрачной внешности голос был зычный и басовитый. Из деликатности он его все время приглушить старался, но для роли – выдавал по полной. Генерал этот, персонаж отрицательный, форменный злодей, служил при сказочном царе Горохе и занимался тем, что на протяжении всего спектакля пакостил Ивану-дураку и Василисе Прекрасной, и тут уж Семен Павлович ничего поделать с ним не мог.
Более того, своего единственного и верного персонажа он в глубине души нежно любил и даже восхищался его крутым нравом и развязными манерами.
Как-то после репетиции сидел грустный Семен Павлович в укромном уголке на задворках театра и горевал, что очередной раз прошла мимо такая великолепная роль – магрибского колдуна из «Волшебной лампы Аладдина». Никаких зрительских оваций и прибавки в доходах посему не предвидилось. И обидно, что другой актер будет блеять фальцетом на позор честной публике – в то время как голос Семена Павловича внес бы весомый вклад в историю кукольного театрального искусства.
Так он размышлял и сетовал на свою судьбу, а генерал Усач-Усачевский сидел у него на коленях и таращил свои черные стеклянные глаза.
— Вот так, братец, — говорил ему Семен Павлович, — опять нас прокатили. Обидно, с нашими-то талантами! Я бы этого колдуна, знаешь, каким монстром изобразил? Да у меня был весь партер посинел от ужаса! Не ценят меня, дорогой ты мой товарищ по работе…
Расчувствовавшись, Семен Павлович внимательно поглядел на своего товарища – а вид генерал имел бравый, при огромных усах и орденах, в мундире с эполетами. Где-то там в преамбуле пьесы предполагалось его участие и в сражениях, и в придворных интригах – причем с самым победительным результатом. Как же так, подумалось вдруг Семену Павловичу, ведь это мое в некотором роде альтер-эго, а я на его фоне – абсолютно малозаметное и никчемное существо? Да это же позор для генерала Усачевского!
И горькая мысль пронзила его сердце, словно речь шла о реальном человеческом предательстве.
Наступил момент истины.
Гордо развернув плечи, Семен Павлович отправился к режиссеру и без обиняков заявил тому, перед кем всегда трепетал телесно и душевно, что роль магрибского колдуна он забирает себе, потому что «имярек безголосый суслик испортит весь смак «Аладдина»». Режиссер потерял дар речи.
Вторым шагом Семен Павлович позвонил маме и уведомил ее, что отныне будет заглядывать каждую неделю по четвергам и приносить продуктов в пределах конкретной, не слишком крупной суммы. Мама попыталась слабо возражать сквозь реплики героев сериала на заднем фоне и норовила скатиться в обычные рассуждения, но любящий сын процитировал Есенина «привет тебе, привет!» и нажал отбой.
Наконец, выйдя из театра, в том же кураже Семен Павлович заглянул в магазин и долго гонял продавщицу сыров, пробуя все сорта, а после отправился в отдел колбас – и там тоже вел себя вполне бесцеремонно. Еще имел он серьезные прения с продавщицей овощного отдела, заставляя ее выбирать каждую картофелину со всех сторон, чем довел бедняжку до нецензурных междометий.
У выхода Семен Павлович запнулся, как будто что-то припомнил, вернулся назад и купил в винном отделе бутылку дешевой водки – хотя страдал аллергией на алкоголь.
В нем, где-то на уровне горла, клокотал безудержный вулкан имени генерала Усач-Усачевского, самовольно выкрикивающий то стеньки-разиновское: «Сарынь на кичку!» , то буденновское: «Шашки – к бою!» Или что-то похожее на гоголевского городничего: «А подать сюда… Что-ооо?‼» И тому подобные реплики. Где-то рядом маячили преданные денщики, и товарищи по оружию бряцали оружием и поддакивали: «Да, были люди в наше время… Помнишь, как бывало?»
Обмениваясь с ними внутренними разговорами, Семен Павлович заметил на улице симпатичную барышню, подкрутил мифические усы и подмигнул ей. И ему даже показалось, что она… «А почему бы нет?!» — крикнули внутри друзья-однополчане. И Семен Павлович произнес своим сочным, богатым басом:
— Отчего вы грустны, сударыня, таким прекрасным вечером?
Когда барышня обернулась, он замер, будто укушенный осой. Девушка была сюрреалистично похожа на его партнершу по спектаклю Василису Прекрасную, так же поводила головкой на длинной шейке, плавно двигалась и опускала длинные ресницы. Семен Павлович готов был побиться об заклад, что чьи-то невидимые руки умело разворачивают точеную фигурку, поэтому с трудом поборол желание глянуть на нее, забегая сзади. А уж когда от скамейки поднялся Иван-дурак, выпятив обтянутую хлопком мощную грудную клетку – и вовсе перестал сомневаться.
— Я генерал, а ты кто? Голь перекатная, сума переметная! – крикнул малюточка, то есть Усач-Усачевский, то есть Семен Павлович, басом, и к своему удивлению, не получил достойного отпора. Впрочем, какое удивление, если Иван обычно исчезал со сцены при звуках генеральского голоса?
И шествуя важно в спокойствии чинном, рядом с барышней, похожей на Василису, Семен Павлович смотрел в ее стеклянные голубые глаза снисходительно и без испуга, даже готов был поправить, если она вдруг ошибется – и поддержать, если дрогнет рука, дергающая снизу за веревочки. Декорации вечерели, гасли лампы подсветки, опуская полумрак на зрительный зал, и далеко за кулисами звучала красивая музыка.
Вся жизнь театр, с этим не поспоришь… И даже кукольный.