Брюквин тупик

Потери застают нас врасплох. Они рушат устойчивую картину бытия в нашем сознании, и неважно, что это – чашка, которая упала со стола и безвозвратно разбилась, а рука продолжает ее нашаривать, или какие-то люди в нашей жизни, которые были частью каждого дня, а потом теряются, выпадают, оставляя зияющую брешь и ноющую боль.

К чему я это говорю? Люди теряют деньги в кармане, вещи в собственной квартире и надежду в мировых масштабах, конечно, но проще получается терять и теряться в большом городе – например, утратить друг друга. Так одна дама, совсем еще нестарая, потеряла дом. Чему удивляться, бывает, люди забывают адрес. Или лишаются дома в силу имущественных проблем. Но тут совсем другая история…

В тот день на площади, напротив муниципалитета, проходила рекламная акция. Открывалась сетевая сосисочная, играл один и тот же мотив бодрого куплета: «Перестань говорить, открой шире рот, сосиска идет…» Некто, одетый в костюм сосиски, появлялся и исчезал за большим 3D-макетом красной тарелки, держа подмышкой поролоновую вилку. Посетители кафе смотрели на господина Сосиску, прохожие смотрели на господина Сосиску, все смеялись, показывали пальцами и махали руками, а дети пытались устроить вокруг него хоровод.
Дама в чем-то белом и пушистом, с тонкими черными ногами на каблуках сначала хотела обратиться за помощью к прохожим, и ее никто не слушал. В замешательстве она завела диалог с господином Сосиской, но он взял ее под руку, несколько раз провел через тарелку и подарил пачку рекламных буклетов.
К буклетам были приклеены купоны со скидкой на первую порцию сосисок – и дама зашла в кафе.
Она присела за столик, где было свободное место.
Парочка, которая больше миловалась, чем ела, недовольно покосилась на нее, и дама спешно переместилась за освободившийся пустой стол с остатками кетчупа и лужицами пива и колы.
К столу подбежал сотрудник в фирменном коричневом комбинезоне и горчичной бейсболке и начал деловито протирать его губкой.
— Вы не знаете… — начала дама, и парень в бейсболке вздрогнул, как будто его выдернули из крепкого сна.
— …где тут один дом… — продолжила дама. – Дом семь в Брюквином тупике.
Парень прекратил протирать и побежал прочь, лавируя между столиками.
Он быстро вернулся и сунул даме под нос яркое с картинками меню.
— Вот, — сказал он коротко. – Тут все соусы и салаты. Брюквенного нет.
И убежал.
А дама осталась сидеть, глядя в меню.
— Не может быть, — пробормотала она одними губами. – Как же так?
Дама вопрошала меню, где на фоне салфеток в красную клетку подмигивали ей на белых тарелках сосиски, соусы и гарниры.
— Что это за дом, который так вам нужен?
Голос принадлежал господину с пучками седых волос надо лбом и на подбородке, с пергаментной кожей и очень цепкими глазами в окружении мешков и морщин. Он медленно и аккуратно присел за столик.
— Нет, ничего, — ответила дама, рассеянно улыбаясь. – Просто старый дом, здесь рядом. Дом-колодец, вход под арку.
— Ах, да. Дом, где пахнет старой штукатуркой и вкус пыли во рту. Где высокие потолки в комнатах и низкие в коридорах.
Господин откусил сосиску и замолчал, прожевывая.
— Там жил кто-то, вам близкий?
— Да.
— Кто уже умер?
— Да.
— А вас не было рядом?
— Нет.
Пара-другая слезинок скатилась по ее напудренным щекам и мокрыми пятнами легла на страницы меню.
Пожилой господин выпил пиво из высокого пластикового стакана, положил руку на страницу, которая дрожала под ее ладонью, и сказал:
— Я помогу вам.

А вечер был ясный, и высотки проветривали свои шпили в розовом золоте заката, и машины казались дружелюбно подмигивающими, а пешеходы праздно дефилирующими.
— Мы идем не в ту сторону, — деликатно заметила дама. — Мой дом… тот дом в обратной стороне, — она показала рукой.
— Мы идем ко мне, — кивнул незнакомец.
Дама запнулась и остановилась, глядя на него круглыми глазами:
— Зачем?
— Не бойтесь, я не маньяк и не мошенник. Я художник.
— А, тогда понятно, — сказала дама после недолгого раздумья, и они пошли дальше рядом.
Господин привел ее вовсе не к подъезду дома, а к строению из старого красного кирпича, похожему на котельную.
Он открыл дверь простым ключом, какой раньше дети носили на шее на тесемке, когда родители отпускали их погулять во двор.
И они вошли внутрь.
Вдоль темных стен между трубами стояли картины в простых багетах, маленькие и большие.
Дама скользила по ним равнодушным взглядом. Пейзажи, портреты, натюрморты.
— И что? – спросила она.
— История. Жизнь. Память, — сказал художник, обводя картины руками, как будто обнимая.
— Витрина магазина с треугольными пакетами молока, нравится? Ностальгия! Колбаса по два двадцать в толстой бумаге, — посмеиваясь, сказал он, — видите? Или корзиночки с марципаном, кремом и цукатом – таких сейчас не продают. Вкуснейшие были!
— И что? – повторила дама.
— Погодите, дальше! На ящиках, укрытых клеенкой, ведра ставили с настоящими лесными ландышами и купальницами, как мы от этого отвыкли! И еще кусты пахучей сирени из рук бабушек на улицах… — продолжал он, словно не слыша ее. – А этот старый дачный дом в Абрамцево – его давно уже нет. Теперь поняли? Я возвращаю утраченное. Большой спрос, знаете ли.
— А люди? – сказала дама и вздрогнула, обшаривая глазами портреты. – Они…
— А, да, конечно. Мертвы. Хотя не все, тут есть мужчины, которые насквозь придуманы. Но давайте этого не касаться – больная тема! Этим больны женщины, а я уже болен от их фантазий. Хорошо, что вам нужно другое.

Дама посмотрела на пейзаж с колеями сельского тракта, заросшего высокой травой. Жаркое марево висело в воздухе, разноголосо жужжали мухи, комары и пчелы, стрекотали кузнечики. Вдали у горизонта темнел лес.
Художник включил маленькие лампочки вокруг картин, и ей показалось, что на дороге она видит худенькую фигурку подростка в просторной рубахе и подвернутых штанах. Как будто он есть – и вот уже точно нет.

— Смотрите, моя гордость! – художник держал картину в вытянутых руках, а потом снова поставил к стене. – Заказчица переживала, что не смогла посетить старинный город, потому что дорогу через зыбучую равнину закрыли. А я нарисовал мост.
Крыши города рвались сквозь туман, и через пустошь развернулся основательный современный каменный мост, по обеим сторонам которого влажно блестели лужи, низкорослая трава и комковатая земля. Мост с холодной шершавой поверхностью был груб и неприятен, не хотелось бы пройти по нему. Дама представила себе ту самую путешественницу, шагающую к вожделенному городу… И увидела ее. Почти, конечно.
— И что? – в третий раз сказала она.
Художник просто взял ее за плечи и развернул в противоположную сторону.

Дама прикрыла рукой глаза, потом рот, как будто боялась вскрикнуть.
На большом холсте был нарисован дом семь в Брюквином тупике.
Слева была черная дыра арки, а сам двор-колодец заливали солнечные лучи. Они отражались в окнах, и в каждом окне стояли герани и столетники, аспарагусы и традесканции, в глиняных горшках, консервных банках от иваси и старых кастрюлях. Чьи-то глаза, людские и кошачьи, смотрели сквозь пыльные стекла окон и улыбались: «Вот она! А вы говорили, что она не приедет!»
— Я вернулась, — пробормотала дама, не замечая слез, струящихся вниз по щекам и подбородку. – Господи, нет… Я так скучала! Прости меня… Как у меня болит вот здесь, как мне тебя не хватает…
— Вы можете зайти туда, — сказал художник. – Сказать всё и увидеть всех.
И он отвернулся, махнув ей рукой через плечо:
— Я не смотрю, не стесняйтесь, ныряйте.

Спустя четверть часа пожилой господин с седыми волосами, лежащими на воротнике коричневой куртки, со скрипом закрыл металлическую дверь и дважды повернул ключ в замке. Зябко передернув плечами, он под вечереющим небом, подсвеченным фонарями и вывесками магазинов, снова пошел к площади напротив муниципалитета, откуда слышались музыка, смех и веселое пение.

Запись опубликована в рубрике Житейские истории, Миру-мир с метками , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.