Я маленькая лошадка, но стою очень много денег… Слышали песню?
Как это получилось, не могу осознать. Да, у меня есть родственники, которых я ни разу не видела, но чтоб они находились столь далеко и чтоб мне повезло оказаться в списке единственной оставшейся наследницей? И как это меня угораздило так наследить?
Я замерзла в своем красном пафосном пуховике (красном, чтоб сопровождающий из отечественной адвокатской конторы всегда держал меня в поле зрения, потому что он со мной один, больше никто не смог поехать). А обувь и вовсе смешная, какие-то дутики на круглой подошве, и я в них почти падаю.
А еще на мне дутые рукавицы и кольцо с бриллиантом Де Бирс.
Прямо на ступеньках меня приветствует мадам с уложенными платиновыми буклями, улыбается сияющими глазами и фарфоровыми зубами. Улица пахнет кофе и печеньем с корицей, и мадам тоже пахнет кофе и корицей.
Человек может осесть где угодно: со временем или даже сразу привыкаешь к людям и домам, вживаешься, внедряешься, приспосабливаешься. Но во всяком другом месте, где ты не родился и не прожил жизнь, ты можешь приспосабливаться только в статусе «я гражданин мира». Да, я вам чужой, вы меня раньше не видели, не встречали в магазинах с мамой за ручку, не смотрели, как я старею, страдаю и болею – я инородное тело в этом отдельно взятом месте. Но – я дружелюбное инородное тело. Я просто новый зверь в вашем зоопарке, но тоже вполне и вполне себе обычный зверь и дама приятная во всех отношениях.
Что напрягает в новом месте? Ты никогда не будешь там своим, ты будешь чужаком, к которому привыкли, а чужак утешается тем, что мы все граждане мира, и какая разница, где ты родился.
Но разница есть пока еще, в пределах Земли и даже страны и города – она до сих пор есть. Может быть, когда-нибудь все мы будем гражданами Вселенной, и тогда уже будет все равно, из какого ты района, города и страны – главное, землянин.
Но это будет очень и очень нескоро…
— Что-нибудь хотите? Ужин приготовится через полчаса, если вы переоденетесь, то…
— Спасибо, я бы хотела отдохнуть.
Мадам провожает меня наверх, открывает дверь – уютнейшая комната! И главное – большая белая кровать с подушками и толстым одеялом. Чистая и безгрешная, как мечта младенца. За шторами высокое и широкое окно, где еловая лапа скребется о стекло. Ох… И я уже смертельно хочу спать.
— Что-нибудь еще?
— Какао…
Я просыпаюсь, когда за окном светится серый день. Штора приоткрыта, и ели темнеют рядом, вровень с моей головой. Я не хочу просыпаться. Лежу в позе звезды, укрытая до подбородка одеялом. Я не хочу не только просыпаться, я даже жить больше не хочу, зачем? Моя жизнь настолько вся измарана, как тетрадь двоечника, и вдруг в ней появляются такие идеально прекрасные страницы: кровать, похожая на райское облако, сказочные деревья в окне и – тишина, венец всякого прекрасного.
Я постоянно страдаю от шума. Редко бываю одна, к тому же активные соседи, к тому же нижний этаж дома, так что вся улица навеки прописана у меня в гостях, зимой и то слышу голоса, автомобили, день бурлит нескончаемым потоком. Тихой ночью все равно рядом со мной затаенно вздыхает город, стучится морзянкой дождь, чирикает птица.
В пылу гнева и досады мне кажется выходом даже гипотетическая идея сделать операцию по устранению слуха, но потом подумаешь, каково это – вакуум, не слышно саму себя! Будто ты провалился в Ничто – и завис в воздухе. Страшная это тишина, потому что искусственная.
А сейчас вокруг меня тишина настоящая, живая, но такая заботливая, как пуховое одеяло, которым я укрыта. Красота! И не болят суставы, и волшебная легкость, отдых во всем теле!
Пить и есть мне не хочется, но я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на пустую чашку из-под какао, то есть горячего шоколада – так он называется?
Не знаю, что услышала мадам (может, она различает изменение дыхания, как моя кошка?), но она стучит в дверь – не костяшками пальцев, а подушечками.
— Отдохнули? Хорошо себя чувствуете?
— Хорошо, спасибо. Небольшое головокружение, это от полета, дороги, смены часового пояса.
— Пришел доктор – он наш, семейный, то есть ваш доктор, он ожидает около часа. Можно ему войти?
Я не люблю докторов. У них манера поведения с остальными людьми как с неуместно разговорчивым рабочим материалом. Каждый доктор хотел бы быть патологоанатомом, чтобы материал лежал безмолвно и не мешал врачу с ним разбираться.
Мадам смотрит на меня, ожидая согласия, а не отказа, что же мне остается? Хотя я просто молчу, а она делает выводы.
Доктор, не запомнила, да и не расслышала его имя, красив и молод, с разрезом глаз азиата-полукровки. Очень серьезный, говорит тихо, вернее, почти не говорит. Жестом показывает на одеяло, и я отрицательно качаю головой. Тогда он протягивает руку к моей, лежащей поверх одеяла, и я подчиняюсь, ладно уж.
Доктор щупает запястье, считает пульс. Бриллиант с руки бросает радужные искры ему в лицо. Глупо было купить это сокровище, вот так сразу, пользуясь любезностью сотрудников адвокатской конторы, выдавших мне аванс на дорогу, на экипировку, на то и на сё. Но мне всегда мечталось надеть на палец бриллиант Де Бирс, и еще я подумала, что именно он будет мне напоминать, кто я теперь и куда еду.
Доктор застегивает мне браслет для измерения давления, бесстрастно смотрит на экранчик. Я материал и веду себя как материал, но он внезапно улыбается изгибом резко очерченных губ, встает со скамеечки, кивает мадам, раскланивается и уходит.
— Еще пришел адвокат, ваш адвокат, — говорит мадам. – Помочь вам одеться? Я выгладила вашу одежду из багажа.
Я не хочу вылезать из постели. Поливать себя струями в душе, надевать что-то жесткое, потом идти в какое-то присутственное место, строить позы и беседу.
Я говорю:
— Извините, попозже.
Но мадам машет пальцами в воздухе:
— Если вам еще не хочется вставать, он зайдет сюда, это ненадолго.
Бывало, он еще в постели, ему записочки несут, как у Пушкина в «Евгении Онегине».
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Все равно:
Везде поспеть немудрено.
Сразу следом за мадам, едва не толкнув ее, входит адвокат. Тоже красавец, повезло мне, однако. Постарше доктора, высокий, спортивная фигура, лицо какое-то… слишком театральное. Я бы сказала, что он похож на деревянную куклу из ужастика – яркие распахнутые глаза, четко нарисованные треугольниками брови, которыми он мастерски поигрывает. Рот, готовый капризно вытягиваться уточкой и тут же улыбаться.
— Я ненадолго, fair lady, — игриво говорит он и удобно устраивается в кресле.
Он, конечно, сказочен до вульгарности, но почему-то меня не раздражает и даже нравится.
— Хотел уточнить, как мы с вами будем действовать дальше. Послушайте, что вы скажете насчет опекуна?
— Опека? Надо мной? На каком основании?
— На основании юного возраста, — он пожимает плечами, как будто речь идет о понятном нам обоим без дальнейших разъяснений.
Я ошарашенно смотрю на него, а потом начинаю смеяться.
— Спасибо за комплимент. Я, конечно, неплохо выгляжу, но не после долгой дороги.
Он легко поднимается с кресла и открывает дверцу шкафчика на стене напротив меня. А там зеркало. Откуда ему было знать, что там зеркало, он тоже тут жил, живет? Глупые вопросы…
Я смотрю в зеркало и вижу девочку-подростка с моими чертами, выражение лица у нее удивленное. Ах, вот оно что…Только вы, господа, ошиблись: у меня никогда не было такого гладкого, как пасхальное яйцо, личика.
Там будет бал, там детский праздник… Пушкин снова к месту.
После нескольких секунд шока я говорю:
— И что это? Психотропные препараты в какао? Или гипноз? Или что там доктор надевал мне на руку, якобы измеряя давление?
Он улыбается, следя за моей реакцией.
— Только не говорите, — разглагольствую я, пытаясь в панике нащупать истину, — что ваша компания вроде тех миляг, которые совокупляли с дьяволом героиню фильма «Ребенок Розмари». Там ее, помнится, угощали шоколадным муссом, а потом использовали в своих сатанинских целях.
Он хохочет так открыто и заразительно, что я не могу им не любоваться. Хоть и с долей ужаса, конечно.
— Я, в общем-то, догадываюсь, что вы затеяли, — продолжаю я, стараясь сохранять спокойствие. – Объявить меня недееспособной по причине моего умопомешательства. Конечно, над сумасшедшей нужна опека.
Он смотрит на меня исподлобья, не прекращая улыбаться.
— Не понимаю, о чем вы.
— Очень хорошо понимаете, уважаемый. Я не моложе вас, а, может, и старше, и вам это, без сомнения, известно.
Мой взгляд невольно снова возвращается к зеркалу, и я вглядываюсь в лицо Алисы из Зазеркалья. А она смотрит на меня. Я строю ей рожу – она отвечает тем же. Нет, это точно психотропы. Скоро я увижу белых кроликов и гусениц, курящих кальян.
— Зачем вы мне подсыпали эту гадость, неужели нельзя было договориться по-хорошему? – я закрываю глаза. Мне страшно и хочется плакать.
— Никакой гадости! – он выставляет ладонь щитом, отстраняясь от моих обвинений. – Послушайте, чем вы недовольны? Кроме нереально больших денег, которые вы можете тратить на все, что только пожелаете, вы получаете юность! Новая прекрасная жизнь взамен старых разочарований!
— Но у меня есть моя прожитая жизнь – люди, события, опыт. Они мне дороги.
— И вам это все дороже юности вместе с богатством?
«Нет!» — отвечаю я сама себе незамедлительно, но вслух не произношу ни слова.
— Послушайте, если вы опасаетесь, что мы даем вам какие-то лекарства – ешьте свои продукты, магазин тут рядом. Если вы думаете, что вас запрут в четырех стенах – нет, гуляйте, где вздумается! И убедитесь лишний раз, что для всех окружающих вы ребенок-тинейджер.
— А эти окружающие…
— О господи! – он возводит очи горе. – Считаете, что мы купили целый город?
— За такие деньги…
— Ну ладно, можем хоть завтра отсюда поехать в … какой город хотите посетить?
Я отвлекаюсь от беседы и шевелю ногами под одеялом – так вот почему мне так легко движется и дышится!
— Но как… объясните мне! Откройте ваш секрет, ну кому я могу его рассказать, если я все равно ваша соучастница или заложница!
— Точно объяснить не берусь, это доктор у нас ученый умник, а я имею только опосредованное представление. Но если в общих словах… Наше бытие не какой-то однолинейный путь, которым мы его с вами представляем. Оно определяется сознанием даже в большей степени, чем вы можете вообразить. И на самом деле мы движемся не по ровной дороге, а с кочки на кочку, с площадки на площадку – и они выглядят как целая локация или остров, или что вам кажется убедительнее в этом сравнении. И в каждом из них вы новый человек с новой жизнью.
— Вы о… параллельных мирах, что ли? О других измерениях?
— Ну вроде того. Какая вам, в сущности, разница?
Я вытягиваю руку из-под одеяла: тонкие девичьи пальчики! Теперь понятно, почему кольцо мне показалось свободным на пальце, пока доктор считал мой пульс.
— А, — хмыкает адвокат, — купим другое, еще красивее. Это слишком взрослое.
Я тоже пожимаю плечами, подражая ему. Все-таки хорошо быть беззаботной счастливой девочкой, чтоб за тебя решал кто-то другой, а ты только пользовалась благами. Да когда у меня такое было? Никогда. Выходит, именно это мне и требовалось для счастья?
Я маленькая лошадка,
И мне живется несладко,
Мне трудно нести мою ношу,
Настанет день, и я её брошу…