В ту пору я и брат любили гулять в развалинах города. Родители нам, конечно, запрещали устраивать себе экскурсии без сопровождения взрослых. Но как только они уходили на работу, мы отправлялись вниз и блуждали по улицам несколько часов подряд.
Мы с братом хорошо ладили тогда. Думаю, будь я мальчишкой, он ненавидел бы меня, поскольку в нашей семье я числилась единицей интеллекта – генетически и по итогам последующего профильного обучения. Зато мой брат был спортивен, любил мастерить разные технические вещицы и интересовался аспектами выживания. Он считался рабочей единицей – не слишком почетно, но полезно и, в общем-то, необходимо не менее интеллекта.
— Город – это ерунда… — говорил брат. – Вот лес – это круто! А болото!
— А море? – спрашивала я.
— На море не был, — хмуро отвечал он, понимая, что я его подкалываю.
Брат к любому делу подходил технически, как шутил папа. Он придирчиво контролировал нашу экипировку, а я послушно выбирала из предложенного гардероба его старые карго-брюки, непромокаемые сапоги и куртку с карманами. В завершение брат надевал мне на голову шапочку и повязывал под подбородком маску.
Я шла налегке, а он нес рюкзак с аптечкой, водой и пищевым пайком.
Во время наших походов Мак называл меня барахольщицей. Я могла часами рассматривать вещи и обстановку в брошенных квартирах, пытаясь вообразить, какие люди там жили, сколько их было в семье, чем занимались и увлекались.
— Как могла девочка оставить свою любимую куклу? – вслух размышляла я, заглядывая в голубые стеклянные глаза, подернутые пылью. – И мишку, он такой милый…
— Не знаю… Только не вздумай брать их с собой, там пыль, жуки и еще черт знает что!
— Пыль да, но никаких жуков в них нет, они все давно умерли, ты же знаешь.
— Дохлые жуки.
Я отдергивала руку, и кукла продолжала мечтательно смотреть вдаль, а плюшевый медвежонок провожал меня укоризненным взглядом: «Возьми, не бросай!»
На полках лежали стопки книг, покрытые таким слоем грязи, что названия прочесть было невозможно – но я читала, я всегда докапывалась до сути. Разумеется, книги как носитель информации мне представлялись бесполезными, скорее в качестве предмета культа, фетиша – может быть. Поэтому книжная беллетристика, художественные творения еще имели смысл, а познавательные учебники и справочники точно нет.
Я, как разведчик, останавливалась посреди комнаты, вбирала в себя запахи, отмечала клочья обоев на стенах и отломанные плитки на полу, выстраивала цепочку событий. От поспешных сборов до момента «встал и вышел» – бездна времени. Как это могло быть и что происходило в реальности? Сигнал тревоги, удушающий газ? Или они приняли решение вдумчиво, без эмоций – поднялись с деревянных стульев от задрапированного скатертью круглого стола, потом посмотрели в это окно, вместо которого теперь зиял провал стены, а слом был припорошен щебенкой и известковой пылью, и что-то им послышалось снаружи, сквозь мерный свист ветра?
Нравилось мне усаживаться на край стены, свесив ноги, и смотреть на улицу вниз, на безмолвные соседние дома.
— Как они могли жить здесь, Мак? Сплошной серый смог. Они не видели неба!
— Наверное, сначала было по-другому, или они привыкли… Осторожно, Муха.
Он звал меня Мухой, только брат, не родители. Он говорил, что я, как это насекомое, маленькая, вредная, надоедливая и прилипчивая.
Сама-то я видела мух только в проекциях.
Мак выискивал в городских руинах образцы техники, кухонной или развлекательной (хотя ничего из этого, конечно, не работало), а особенно интересовало его оружие, холодное и огнестрельное. Понятно, что я считала подобные вещи анахронизмом.
В день, когда всё началось, мой брат нашел большой выкидной нож. Рядом валялась смятая фуражка полицейского. Я знала, что это за фуражка, потому что однажды видела такую в доме: она лежала поверх газет и журналов, и я спросила Мака о назначении нелепого предмета одежды, форменное ли это отличие ввиду его абсолютного неудобства в ношении на голове.
Он объяснил, а потом читал мне наизусть тексты примитивных песен о смутных временах. Я очень любила слушать брата часами, когда мы шагали плечом к плечу по разрушенным улицам города. Конечно, подобная чепуха замусоривала память, но я придерживалась другой теории – память надо заполнять максимально и тренировать ежедневно. Я шла пританцовывая, и под ногами хрустели, скрипели осколки стекла и крошки бетона и камня, раздаваясь эхом вверх и вдаль.
Я заметила ее первая, потому что Мак на ходу все рассматривал свой нож, щелкал им, чистил поливолоконной салфеткой и только что не целовал.
На буром от грязи капоте автомобиля сидела девочка моих лет или чуть старше. Она перебирала в руках камешки, сдувала с них пыль и не обращала на нас внимания.
— Стой, — сказала я, касаясь брата рукой.
Мак тут же остановился, и мы впились взглядом в первое человеческое существо, встреченное в городе. Да что там, мы ни одного живого существа здесь пока не встречали – и вот сразу человек…
Одета она была вполне опрятно и практично, в мешковатый комбинезон цвета палитры города, поэтому сливалась с улицей – не то что мы с братом.
Мак вышел вперед:
— Привет. Живешь здесь?
Девочка бросила на нас беглый взгляд и продолжила свое занятие.
— Хочешь? – Мак протянул сладкий батончик.
— Нет, — сказала она, и мы дружно вздрогнули от резкого звука ее голоса.
Мак растерялся, я не привыкла видеть его растерянным и взяла за руку. Девочка помедлила, сжалилась над нами и пояснила:
— Вы Верхние, нам нельзя есть пищу Верхних. У Нижних могут возникнуть проблемы, ну, несварение, зараза и все такое.
— Вас тут много? – быстро спросил Мак.
Девочка сощурилась, внимательно посмотрела на него и ничего не ответила.
— Но ты не одна?
Она хихикнула почти беззвучно:
— Нет.
— Зачем они тебе? – Мак кивнул на камешки.
Девочка молча ссыпала камешки в тканевый мешочек, завязала тугой узел и ударила себя по ладони.
— Игра. Спорт, — сказала она. И продемонстрировала броски руками и ногами.
— Синяки не останутся? – засомневался Мак.
Девочка пожала плечами.
— Дай попробовать.
У Мака при всей его ловкости получилось гораздо хуже, да и морщился он при каждом броске. Но он старался, лицо у него покраснело и блестело от пота, и в конце концов девочка одобрительно кивнула, а у Мака стал очень довольный вид.
Контакт был установлен.
— Значит, вы называете нас верхними, а себя нижними? – уточнила я.
Девочка утвердительно прикрыла глаза.
— Может, познакомимся? – сказал брат. – Я…
— Уже познакомились, — она скупо улыбнулась. – Имена ваши мне не нужны. Как хочу, так и буду называть.
Мак замер, нахмуренный, а я сказала:
— Да и ладно. Хотя… Можешь меня называть Мухой, как он называет, — я мотнула головой на брата. – А его…
— Спортсмен, — быстро ответила девочка, ухмыляясь. – А я… Неважно.
— Хорошо, — сказала я. – Будем называть тебя «Неважно».
И мы все трое засмеялись, хоть Мак и немного с опозданием.
Мы пошли вниз по улице втроем, новая подруга и Мак дурачились, сначала бегая наперегонки, потом обстреливая друг друга камешками. Я заметила, что девочка была еще быстрее моего брата и прицеливалась удачнее его. Она и Мак взаимодействовали в своем пространстве, в своем активном поле, оставляя меня только наблюдать за тем, что было мне не по силам. Я всегда так поступала, когда пыталась общаться с детьми других профилей, подобных моему брату, но с Маком я привыкла быть на одной волне… почти на одной.
Наблюдая за ними, я думала о Нижних: об их жизни в городе никто из нас не догадывался. Где они обитали? Судя по всему, в каких-то подземных коммуникациях. Чем питались? Похоже, сгенерировали искусственную пищу, вполне пригодную для здорового физического развития. Получается, что не все люди покинули город, они просто перебрались в более безопасное место? Или Нижние были чужаками?
И еще. Выходит, они – это человеческие особи из пройденных этапов эволюции? Но как знать, кто сильнее: люди, сделавшие ставку на физическое усовершенствование – или мы, считавшие важнее ценность разума, а не силу мускулов?
А самое главное, что меня занимало: почему никто из наших даже не подозревал о целой популяции Нижних? Их же легко можно было отследить. Или эту информацию скрывали от большинства из нас?
Женщина появилась ниоткуда, даже я со всей своей внимательностью не успела заметить. Она показалась мне древней, во всяком случае, у нас я людей такого возраста не встречала, но может, наши просто выглядели намного лучше. Девочка торопливо подбежала к ней, и они о чем-то зашептались. Старуха сердито ее отчитывала, наша подружка оправдывалась, не поднимая головы.
— Эй, мы, наверное, пойдем? – наконец крикнул Мак.
И вдруг девочка сделала то, чего мы не ожидали: приглашающе махнула нам рукой.
— Не понял, — пробормотал Мак. И ответил:
— Нам надо домой!
Старуха скрылась так же незаметно, как возникла, а девочка подошла и встала, глядя на нас в упор:
— Я прошу. Это срочно. Пожалуйста.
Я сразу почувствовала, что Мак не сможет ей отказать, и сказала:
— Хорошо, пошли.
Мы успели войти в здание, спустились на подвальный этаж, где раньше, видимо, была автостоянка. Лавируя между останками машин, мы пробежали почти до конца площадки, когда Мак остановился с самым решительным видом:
— Никуда мы не пойдем, пока не объяснишь, в чем дело.
И она успела объяснить – прежде чем мы сами всё услышали и частично увидели.
Вкратце, Нижние называли это «захват Платформы». Не знаю, почему «платформы», но, видимо, они считали, что это станет укреплением, упрочением их позиций, не ожидали, что причинят вред самим себе, когда в результате такая глыба рухнет на город. Тем не менее, они не жалели о содеянном, даже подсчитывая масштабы собственной катастрофы.
Если долгое время один человеческий сектор наблюдает безмятежное благополучное существование другого сектора, общая катастрофа уравнивает и примиряет их. Потери могут быть чудовищными, но какая-то часть потерпевших с удовлетворением констатирует, что оно того стоило…
Не потому ли всем небожителям, духовным и мирским отцам-покровителям необходимо было спускаться с небес на землю: ведь сама сущность Божественности всегда предполагала, что Отец – он и небесный, и земной?
Так я думала, а Мак не согласился со мной. Более того, с тех пор мы не виделись, и я не знаю, где он и что с ним.