Дверной звонок потревожил господина Мюнцика, когда молоко для какао только что вскипело.
Он привычно подумал, что какой-то прохожий ошибся, сейчас поймет и уйдет, а потому аккуратно вылил горячее молоко в старую любимую надколотую кружку, отмерил ложку с горкой какао и стал размешивать, наслаждаясь запахом шоколада.
И тут звонок тренькнул снова.
Мюнцик вздохнул и пошел к лестнице из мансарды вниз, по-прежнему убежденный, что это ошибка.
Мюнцик откашлялся, ежась от холода, и строго произнес:
— Кто вы? Что вам нужно?
— Добрый вечер, вы хозяин дома? — глухо спросил молодой женский голос.
Понятно, не ошибка и даже не старуха соседка, которой что-то понадобилось узнать.
— Это учреждение.
— А вы сторож?
— Нет. Служащий.
— Пожалуйста, откройте.
— Зачем?
— Я к вам.
— Вы ошиблись домом.
— Нет, ваш дом трудно перепутать.
— Вы с проверкой?
— Да!
Щелкнув замком, Мюнцик приоткрыл дверь на небольшую щелку, чтобы меньше задувал ледяной ветер.
Женщина была претенциозно одета в костюм и плащ, Мюнцик спохватился, что на нем его всегдашняя фланелевая рубаха и домашние штаны – и занервничал.
— Так это… учреждение? – усомнилась дама, рассматривая хозяина.
— Конечно, — проворчал Мюнцик. — Вы же сказали, что знаете дом. Входите, — он отодвинулся в сторону и слабо махнул рукой. — Вы инспектор?
— Да, — ответила женщина в костюме и плаще.
Гостья сама сняла плащ, повесила на крюк у двери и прошла следом за Мюнциком, шаркающим тапками, вверх по темной деревянной лестнице. Щурясь, она оглядела комнату мансарды: жестяной ящик печки с трубой в окно, полки с книгами, потухший телевизор, два старых дивана под полосатыми, вязаными из лоскутов накидками, стол между ними, на котором дымилась кружка какао и красовалась большая миска с конфетами.
За темным окном сыпал мелкий мокрый снег, а в мансарде было сказочно хорошо, как в детской книжке.
— Вы живете один?
— Конечно, один, — сказал Мюнцик, наклоняясь к своему какао, погрел ладони и выбрал из миски одну конфету.
Гостье он ничего не предложил. Человек ведь на работе, правда?
— Живете один, а диванов два.
— Вдруг кто зайдет, вот вы, например. Хотя ко мне редко приходят, но я служу и предпочитаю думать, что может, конечно.
— Сладкое любите? – поморщилась дама, провожая взглядом очередную конфету.
Инспекторша напоминала Мюнцику треску. Вот человек, подумал он, который так пресен, правилен, лишен вкуса, что не пьет какао и не ест конфет.
— Знаете, у меня по этому поводу есть целая теория, — с внезапной откровенностью сказала гостья, а Мюнцик сделал большой глоток какао, ощущая неловкость. – Постоянные действия важны для ровного расположения духа. Стоит только бросить то, что раньше ел, пил, любил, а потом вдруг снова начать – и нахлынут воспоминания. О прежней зиме, о другом лете, и все они шкрябают тут, внутри, — она показала пальцем на голову и куда-то в середину грудной клетки, — о том, что солнце светило вот так, лежали тени сяк, и вся другая ерунда.
— Ну, а это, — она показала на полки с книгами, среди которых жались сувениры, — памятное?
— Нет, — Мюнцик задумчиво посасывал конфету. – Я не помню, где купил, кто дарил или кому собирался дарить, – я их не вижу, привык.
— Они в слепом секторе, понимаю, конечно. Просто для уюта? С людьми бывает то же самое – ты не видишь, тебя не видят… Привычка, и все. Вы были женаты?
— При чем здесь… Нет.
— Почему?
— Я инвалид, — он мотнул головой в сторону трости, прислоненной к дивану. – Какой женщине нужен инвалид? По-настоящему – никакой. Тем более, что и денег у меня мало.
— Вы неправы. Есть много женщин, готовых проявлять заботу не только о кошке…
— Но и о старом муже? Ну, так мне не нужна ничья забота. Моя мать и то мало обо мне заботилась, и я давно привык все, что мне требуется, делать сам.
— А может быть, господин…
— Мюнцик.
— Может быть, господин Мюнцик, лучше и не заботиться никогда, чем однажды объявить ребенку «ищи свою жизнь».
— Вы о ком?
— О себе. Именно так я вышла замуж. Чтобы освободить мать от своего присутствия.
— Понятно. Извините, думаю, пора перейти к делу?
— К делу? Ах, да. Конечно.
— Принести карточки складского учета или просто журнал по остаткам каждого артикула? Или вам надо проверить последние изменения? Они по Y-878, и только. Другое не менялось.
— Да, несите все… — сказала госпожа инспектор, и Мюнцик поинтересовался для порядка:
— Как мне к вам обращаться? Я сейчас принесу, видите, я не самый быстрый бегун.
— Обращаться? – задумчиво повторила дама. – Думаю, достаточно «госпожа инспектор»?
— Нет, — покачал головой Мюнцик. – Недостаточно. Мне придется указать в акте.
— А, да, хорошо. Но это же позже…
Уходя, Мюнцик обернулся и посмотрел на гостью. Дама стояла спиной у окна, смотрела на темное небо, как маленькая девочка, и пиджак, застегнутый на все пуговицы, пузырился у нее на спине горбом, а волосы, собранные в пучок, растрепались, как метелка.
Когда Мюнцик вернулся с папками, гостья сидела на диване и ела конфету.
— Как у вас хорошо, — сказала она и улыбнулась. Улыбка у нее была некрасивой, с длинными розовыми деснами и короткими зубами. – А можно раздуть в печке… дрова, угли, что там?
— Я сам, — ответил Мюнцик и взял короткую кочергу.
— Вы местный? – спросила инспекторша, когда он сел.
— Да. А вы приезжая? Слышу, но не пойму, откуда. Давно работаете в конторе?
— Я? Дня три… да, три дня.
— Понятно. И вот отправили меня проверить.
— Что? А, да. Знаете, у вас такой исторический город, эти маленькие домики под треугольными крышами, просто средневековье. Они мне даже кажутся живыми, как будто говорят со мной! Вот ваш, в полтора этажа, и эти два окошка на скате крыши, как глаза.
— Такой город только здесь, перед мостом, а по другую сторону дома современные.
— Да, я была там… Можно мне какао сварить? Я умею. Знаете, давно мне не было так спокойно, как у вас! Вкусно пахнет, ваши старые вещи, уголок тепла в этот гадкий день, они как уютное одеяло. Я сниму пиджак, можно? Повешу тут, на стуле.
Мюнцик молча смотрел на нее и слегка кивнул.
— У меня, знаете, никогда не было дома, нормального любимого дома. У родителей… у меня даже комнаты не было, я спала на кушетке в гостиной, а уроки и другие дела – у меня был столик в углу. Я думала, что выйду замуж и создам вот такое гнездышко, как у вас! Свое, понимаете? Но там была квартира мужа, а я просто поддерживала порядок. У нас с ним вроде как работа, у каждого свои обязанности, домашние, интимные, все как на работе.
Тут она смутилась и торопливо глотнула какао.
Мюнцик внутренне поморщился. За окном шумел ветер, в печке потрескивал огонь – как обычно, если бы не гостья. Ему было не по себе, и он попробовал изменить тему:
— Может быть, приступим? Госпожа…
— Кристин. Кристин… Т.
— Как?
— Тэ. Моя фамилия начинается на Тэ. Даже собственная первая, — и она неловко засмеялась.
— Но в акте…
— Я вам скажу, конечно! Сейчас, чуть позже. Но… о чем это я? О муже. Я ему доверяла, потому что он такой же, как я – не красавец, спокойный, разумный. И вдруг он в один вечер после ужина отодвинулся от стола с улыбкой и объявил: «Извини, не обижайся, Кристин…» Знаете, он даже слова мне сказал те самые «живи своей жизнью». А с ним я чьей жизнью жила!
От возмущения она захлебнулась слюной и вытерла рот ладонью.
— Понимаете, я подумала, когда он ушел, что должна что-то предпринять. Я их выследила. Его и его подружку.
Кристин снова смутилась, на этот раз до красноты, и некоторое время смотрела на Мюнцика, пытаясь угадать его настроение.
— Вы меня презираете?
— Нет, — терпеливо ответил Мюнцик. – Давайте уже к делу, госпожа Тэ.
— Погодите… Я приехала сюда за ними, у них вроде медового месяца, туристический город, понимаете? Я остановилась в той же гостинице, хотела просто посмотреть, убедиться. А она сама пришла ко мне в номер. Я так растерялась! Но беда в том, что у меня было открыто окно, я…
— Хотели прыгнуть вниз? – Мюнцик смотрел сочувственно.
— Нет, что вы, зачем…
— Бывает.
— Я там у окна хотела закрепить рыбу.
— Что?
— Я купила эту вашу вкусную знаменитую рыбу, а холодильник в номере совсем маленький, там только упаковка льда и…
— Понятно.
— Вы в таких гостиницах были?
— Нет, никогда. Зачем мне? Я живу здесь с рождения.
— Вы счастливый, — сказала Кристин и снова обнажила свои длинные десны. – На чем я остановилась?
— Что вы не думали лишить себя жизни, а практично сохраняли продукты.
— Какой вы… Милый, — гостья взяла в рот конфету и задумчиво смотрела на Мюнцика, как на большую шоколадку. – Да, вы правильно сказали. Но когда она подошла закрыть окно, я ее толкнула. Понимаете, она была как та красивая девочка в школе, которая постоянно учила меня жизни. Они все знают о жизни, а я нет! – Кристин зажмурилась и покачала головой.
— Вы выбросили из окна подружку мужа? Что ж, это можно понять, — Мюнцик пожал плечами.
Кристин улыбнулась, не сводя с него влюбленного доверчивого взгляда.
Мюнцик послушал ветер за окном и встал снова поворошить угли в печке.
— Но как вы оказались на улице в старом городе?
— Я просто испугалась и убежала. И тут увидела эти домики, но почти во всех было темно. А в вашем светились два окошка – как добрые глаза. И вы очень, очень добрый.
— Да? Погодите, я пойду принесу дров.
— Дров?
— И еще какао.
Мюнцик вернулся через четверть часа и увидел, что Кристин лежит на одном из диванов, свернувшись клубочком. Глаза у нее были закрыты.
Мюнцик осторожно поставил трость у спинки диванчика, присел напротив и взял конфету из миски.
Когда снаружи послышались звуки тормозящих по скользкому булыжнику тяжелых колес и мужские голоса, гостья проснулась, посмотрела на Мюнцика, блестя непролитыми слезами, и спросила шепотом:
— Вы вызвали полицию?
— Нет, — ответил Мюнцик, поднимаясь.
— Я не дура, это полиция.
— Это военные, — вздохнул Мюнцик и похромал к лестнице.
— Как? Военные?! Вы что, вы сумасшедший… – она заплакала.
— Простите, госпожа Тэ, но я выполнил свой служебный долг, положено докладывать, военный объект.
— Вы смеетесь надо мной! Вы военный, да, конечно!
— Это моя работа почти тридцать лет. И вы мой третий… нет, пятый гость с проверкой. Ко мне приходили только сначала, потом никого. Вы, как я понял, не инспектор. Я правильно понял?
— И что здесь у вас? – с обидой спросила она, а внизу уже требовательно стучали и звонили.
— Просто небольшой склад. Я несу службу, получаю жалованье, обычное дело, — он запнулся. – Мне жаль, что так вышло.
В дверь ударили громче, и Мюнцик поторопился спуститься вниз.