Не знаю, верите ли вы в переселение душ после смерти, я не верю. Но я ворона! И думаю, я не глупее людей, только не могу с ними разговаривать – почему-то не могу, хотя мне кажется, что я говорю, я точно говорю!
Вот сейчас – ругаюсь, что какие-то идиоты выбросили бутерброд в пакете, изволь, птичка, развязать мешок, потрудись. Хотя, может, лучше разорвать. Бью клювом, матерюсь, устала уже… Наверно, потому, что я не молода, мне триста лет, я выползла из тьмы? Я не знаю, сколько мне лет. Много, я мудрая, поэтому много. Ладно, надо перевести дух, посидеть попой на чахлой мокрой травке, лапы в стороны… О, какие-то идиоты хотят меня сфоткать на телефончик, хохочут, весело им… Лучше б пакет мне разорвали, убогие! Родители, небось, у них такие же примитивные, как эти сопляки…
Так, вон котяра мимо бежит, увидел мой мешок с бутербродом, заторомозил, глаза вытаращил, колбасу, небось, там унюхал, хлеба-то даром ему не надо. А ну брысь отсюда, блохастый! Вот нахал, а… Дернулся, попятился и все равно таращит глаза. Чужой какой-то, в подвал на свидание, небось, бежал, а тут вдруг еда попалась. Попалась, но не тебе! А ну пшел, крылом тебе по морде! Будешь и дальше борзеть, клювом стукну. Вот и правильно, вот и иди куда шел, а я опять начну бутерброд свой выдирать.
О, пошло, пошло, наконец-то! Да, колбаска так себе, не поймешь из какого дерьма сделана, ну да ладно, сальцем пахнет, на том спасибо. А хлебушек даже свежий! Эх, жизнь моя жестянка… Как же я докатилась до такого, хз… Наверное, грешила много в прежней жизни, да?
Солнышко выглянуло. Лепота, не все так плохо, не будем опускать руки, то есть крылья, лапы и клюв, такие теперь мои документы. Я сыта, согрелась, сейчас бы ишшо кофейку… Черт, я знаю вкус кофе! Я скучаю по нему! И, вишь, парень закурил возле магазина – я знаю вкус сигарет! Я не всегда была вороной, вот оно че… Но как, как все со мной произошло?!
А это еще кто? Голубь сизокрылый, пузанчик, глазки грустные, ну поклюй крошек от моего бутера.
— Не узнаешь? Это я…
Что?! Кто?! Это ты?! Ты… Не может быть… Милый, родной мой, как же так… Что с нами приключилось, почему?! Ну поешь, поешь скорей и скажи мне что-нибудь!
— Спасибо, вкусный был у тебя хлебушек.
Улыбается, я это вижу по клюву, и глаза смеются.
— Я тебе еще лучше найду, но погоди-ка, ты мне главное скажи: почему мы с тобой стали такие?! Ты что-то помнишь?
— Ничего не помню, просто живу. Но знаю, что раньше я был совсем не голубь, а вполне нехилый мужик.
— Да уж… нехилый, — я улыбаюсь и тянусь к нему… клювом. Нет!
Он смотрит куда-то вдаль, на крыши:
— Знаешь, что мне приходит в голову? Так, погодь, кто это еще?
— Где? А, воробьи, не обращай внимания. Пусть тоже клюнут остатки. Хотя после тебя мало что остается, — улыбаюсь.
— Эт точно, я такой, — смеется. – А ты уверена, что они… обычные воробьи?
— Вроде давно с ними общаюсь, я тут одна их не обижаю, остальные вороны злые, не то что я. Хотя ты прав, спрошу… Эй, ребята, есть тут человечья душа среди вас?
Ни слова, клюют траву, крошки ищут, чирикают. Глупая былая идея, но попытка не пытка…
И вдруг:
— Кхм… Вы, что ль, человечью душу искали?
Стоит возле нас Воробей Петрович, старый, седой уже, клюв черный, как щепка горелая.
— О… А ты, дядя, никак из наших? И давно вот так бедуешь?
— Если б я помнил… А ты, парень, разве помнишь?
— Нет… Как будто всегда был сизарем, но ведь знаю разное человеческое! Вот зазнобу свою встретил, и она тоже попала под раздачу… Никто из нас не помнит как!
— Неплохая у тебя зазноба, — хмыкает воробей, — не даст пропасть, теперича будешь накормлен, и забижать побоятся.
— Справедливо, че! Раньше я за нее горой был, теперь она за меня… — улыбается игриво, подмигивает одним глазом, и я ему улыбаюсь в ответ. Хотя какая уж там, прости господи, у меня улыбка.
Стоим мы, Петрович клюет, радуется найденным возле меня крошкам, а то молодые воробушки и подойти близко не дают, бойкие они, старикан-то слабый, робкий, куда ему с ними спорить-драться…
— Спасибо, красавица, — говорит, — уважила. Но помочь вам ничем не могу, не обессудьте. Сам бы хотел знать, почему я здеся птахой мыкаюсь по дворам, а не дома у себя в холе и почете сижу, внуков нянчу.
— Тут два варианта, — говорит мой голубь, — либо мы слишком грешные, и нас вот так наказали, отправив души в ссылку, либо наоборот…
— Как это? – удивляюсь я. – Святые, хочешь сказать? Ничего себе рай, по помойкам шляться, да от кошек и камней уворачиваться…
— А что если впереди война или эпидемия с человеческими жертвами, а мы выживем, в отличие от людских особей?
— Ну ты загнул… — качает головой Воробей Петрович.
— А если правда! – всплескиваю я руками, то есть крыльями, горячо поддерживая своего милого, а в голову сразу приходит «Ворона каркнула во все воронье горло». Сыр выпал… Как бы я сейчас хотела сыра! Эмменталь люблю, с больши-иими дырками…
— Ты верующий, паря?
— Я? Не знаю, наверное… Крестик носил в детстве, потом нет, конечно, не люблю я все эти цацки.
— Э, ты не заговаривайся, парень! Крест не цацка, а символ христианской веры!
— Прости, дед, не хотел обидеть, просто я имел в виду, что…
— Хрен с тобой, неважно. Я вот о чем: что же это за сила, которая смогла наши души переселить?
Мы дружно возводим очи горе. Становится так тихо, что не слышно ни чириканья воробьев, ни городского шума вокруг, где бикают машины, перекрикиваются люди, стучат кувалдами дорожные рабочие. Большое ясное солнце, светлый круг в сиянии теплом, смотрит на нас и внушает, что все идет путем, не сомневайтесь, говорит.
Как раз в это время сзади подкрадывается приблудный кот, и я думаю: «А вдруг он тоже человек?»
Кот нацеливается на голубя, понятно, легкая добыча. Это в прошлой жизни мой милый умел уворачиваться от любых проблем, а голубь – птица бестолковая, вечная жертва под колесами и когтями.
«Даже не рыпайся, — говорю я коту. — Только попробуешь, я тебя ведь в прах и пух разнесу.»
Кот встречается со мной глазами и делает вид, что вовсе и не собирался, и занят важными делами, и топает дальше через газончик на дорогу, фыркая: «Не очень-то и хотелось!»
Как все просто в мире животных, приходит мне в голову мысль, просто и правильно. Может, типа, эволюционируя до людской расы, мы что-то потеряли, пошли по какой-то дурной тропке, откуда путь не вверх, а вниз?
Я смотрю на Сизаря и Воробья Петровича и думаю: а взаправду и по чесноку, хочу ли я вернуться в свою прежнюю жизнь, которая была, как у всех, вроде, – дом, работа и зарплата, то обновка, то заплата… И не лучше ли мне сейчас, среди птиц и других животных тварей? Где каждый понятен и нараспашку, готов забрать или уступить, и мыслями не себе на уме… Тогда что ж, небесный эксперимент с переселением душ по веленью высших сил, можно считать, удался.