Лилечка

Лицо у медсестры было круглое, с обветренными красными щеками. Глаза щедро обведены ярко-голубым карандашом, а губы розовые, как пузырь от жвачки.
Лилечка смотрела на медсестру покорно и испуганно, и ее успокаивало только отсутствие шприца и всяких приготовлений к нему.
— Знаешь, что? – сурово сказала медсестра, оценивающе глядя на Лилечку. – Мы сейчас позвоним твоей маме, а ты пока посиди в изоляторе.
Они вошли в просторный стерильный кабинет, похожий на лоток для шприцев. Медсестра усадила Лилечку на клеенчатую банкетку и дала ей в руки какую-то коробочку:
— Вот, поиграй.
Лилечка болезненно поморщилась от яркого света, бьющего из окон, и медсестра, заметив ее гримаску, подошла к окну и дернула за шнурок. «Трык-трык!» — пластины жалюзи отгородили кабинет от солнечного летнего дня.
Медсестра еще раз оглянулась на Лилечку, которая послушно сидела на банкетке с коробочкой в руках, – и вышла, плотно закрыв за собой дверь. В замке повернулся ключ.
Лилечка сидела тихо-тихо, боясь шевельнуться. За окном был щедрый июньский полдень и знакомые дети на знакомых верандах детского сада. Но все это казалось далеким, как будто прошел не один год. Наверное, никогда больше она не выбежит на прогулку вместе со всеми, не будет нюхать траву на клумбе и рыть сырой песок. Не стукнет о деревянный пол веранды упругим мячиком с облупившимися боками. Не поймает юркого жука в ямке под скамейкой…
Болели глаза и голова, поэтому Лилечка не стала плакать, а посмотрела на коробочку у себя в руках. Интересно открывается: как будто две дверцы. Лилечка поставила ее на тумбочку рядом, открыла левую створку, потом правую.
Это гараж. Вот заезжает машина – и выезжает другая. Ворота закрылись. Снова открылись.
Лилечка умела придумывать разные игры из ничего. Она тихо разговаривала сама с собой, жужжала и бибикала. Она чувствовала, как ее овевает прохладный ветерок от проносящихся мимо машин, а из открытых дверей гаража тянет холодом и сыростью.
Интересно… В коробочке действительно было темно. Лилечка сощурила глаза и приоткрыла дверцу. Снаружи так ярко слепит солнце, а внутри гаража ничего не видно.
Только потянуть за ручку, войти внутрь…
Лилечка затаила дыхание. Никто не заметит.
И она вошла внутрь.

«Московское время 15 часов…» — донеслось из припаркованной неподалеку машины. Странно, сначала мне казалось, что я попала на другую планету. А теперь – наоборот. Планета именно та, что надо, а я-то кто?!
Да, я рассеянная. Да, страдаю, по словам друзей, топографическим кретинизмом. Но не до такой степени, чтобы отбежать на полчаса по делам, а потом вернуться и не найти собственный дом!
Знаю, знаю, мы живем в опасное время терактов… нет, ничего подобного! Мой дом не лежал в руинах, окруженный милицией и бойцами МЧС.
Его не было. Как будто никогда не было.
Еще этот снег… Летит косой занавесью, перечеркивая реальность, и я чувствую, что в голове у меня все мысли замерзли от ужаса.
Под ветром скрипнули качели на детской площадке. Я перешагнула через низкий заборчик, подошла к качелям и с удовольствием села на узкую дощечку. Вперед-назад. В голове оцепенение сменилось сонливостью. Да, это сон. СОН!!! Я хотела закричать, глотнула снежинок и проснулась.
Никакого сна нет. Что это значит? Я больна. Я — этот… шизофреник. У меня опухоль мозга, которая вызвала потерю памяти.
Что надо сделать? Наверное, поискать ориентиры, вдруг я что-то вспомню.
Я оглянулась себе за спину. Наша улица, все те же деревья, голые ветки переплетены летящей белой крупой. Мини-супермаркет. Машины, припаркованные как попало и где не надо. Я помню все это! Я даже знаю, что в мини-супермаркете молоко дешевле на три рубля, чем в соседнем продуктовом. И качели-то эти я помню, каждый день мимо хожу!
Мой дом в этом дворе… был. Сейчас непонятная арка-дырка с железными воротами. Сразу возникла сумасшедшая мысль: за этими воротами мой дом не уместится, они маленькие.
Мимо прошли люди: пожилая женщина, за ней другая, потом мужчина в шапке с козырьком, какие носят пенсионеры. Конечно, кто еще может ходить по улице в будний день! Но ведь и среди стариков у меня есть знакомые, соседи, друзья моих родителей. Я стала напряженно всматриваться в прохожих. Кто-нибудь, кто-нибудь меня увидит, и всё легко и просто разъяснится! Ерунда какая-нибудь. Я небось спиной сижу к дому, а не к магазину. Но этой арки я не помню, не помню!
И ни одного знакомого лица. Я вообще лиц не вижу из-за этого чертова снега. И на меня даже никто не оглядывается. Сидит взрослая тетя на качелях… хотя что в этом такого, сидит где хочет. Хоть на скамейке, хоть на качелях.
Девчонка пробежала мимо, тонкие ножки в джинсиках, огромная от капюшона голова. Она кричала в мобильник:
— Не, меня не выписали! Еще раз велели анализы сдать. Какие, какие – кровь и мочу! Что-то там не то… Мам, перестань!
Ох… чего ж я-то не догадалась позвонить, как будто у меня мобильного нет! Ну и пусть засмеют, мне плевать, только бы услышать знакомые голоса и понять, что я не инопланетянка.
Я полезла в сумочку за мобильным, откинула крышку – экранчик был мертв. Нажала на кнопку, раз, другой, потом еще, еще… Телефон не включился. Бесполезно.
Кажется, я попыталась заплакать от отчаяния и растерянности. И тут ко мне подбежала собака. Не совсем ко мне – она стояла за заборчиком и с этого расстояния пристально на меня смотрела.
Я люблю собак. В детстве много раз просила у мамы. Я была уверена, что сразу стану взрослой и интересной, со мной все будут дружить – а мне и не надо будет. У меня всегда будет свой исключительный друг, который умереть за меня готов.
Но мама не хотела забот о собаке, а папа и вовсе их не выносил – я сильно подозревала, что боялся. Так что я особенно пронзительно понимала фразу Малыша «А собаку мне так и не купили!»
Этот двортерьер неизвестного пола был растрепанный с головы до ног, как метелка для пыли. Два кустика ушей чуть шевельнулись в направлении меня, а глаза смотрели неотрывно.
— Привет! – сказала я. – Потерялся? Я тоже.
Собака молчала, всем своим видом выражая напряжение и тревогу.
— Не помнишь меня? Я тебя тоже. Ничего, давай познакомимся. Я вот дом свой найду и принесу тебе колбасу, все равно не доедаю никогда.
Собака в ответ на мой ласковый голос вдруг низко, утробно зарычала.
«Она бешеная! — подумала я и съежилась от страха.- Сейчас кинется… Сколько уколов в живот делают, шесть? Хоть бы не сильно искусала! Господи, пусть она уйдет…»
Я опустила голову низко-низко, вжала ее в плечи – нет меня. Осторожно бросила взгляд исподлобья – собака убегала прочь.
Я с облегчением выдохнула. О Господи, не хочу я никаких собак… Взбесится ни с того, ни с сего, как будто мне и так мало неприятностей… Что же мне делать?!
Слезы застыли в глазах, горячие, будто кровь, холодный ветер им нипочем…
Мимо все по той же тропинке шел парень, темные кудри запорошены снегом, одет в какое-то легкое пальто, пижон несчастный. Наши взгляды встретились, прямо сквозь дрожащую снежную завесу. Сейчас пройдет мимо.
— Вам помочь? – крикнул он издалека.
— Какой дом вам нужен?
Я вскочила с качелей, поскользнулась и чуть не упала.
— Спасибо! Дом восемь по улице…
— Лизюкова? – не слишком остроумно пошутил он и засмеялся то ли надо мной, то ли над своей шуткой.
— Нет… — смутилась я. – Ясногорской.
— А это нечетная сторона. Четная – вон та. Видите, там пятиэтажки, одна из них – восьмой дом.
— Нет, что вы… — я смотрела с возмущением. – Вот эта сторона четная. И восьмой дом – башня с одним подъездом…
Он улыбнулся и почему-то не стал со мной спорить. Смотрел ласково, как доктор.
Мне стало так стыдно, что слова не вымолвить. Даже непонятно, отчего губы свело – от холода или от смущения.
И главное, я понимала, что он сейчас уйдет, потому что нет никакого смысла объясняться тут среди метели. Наверное, сейчас он меня куда-то пригласит, а мне страшно. Глаза у него смотрят на меня, но так , словно я остаюсь между ними, в середине, а взгляд левый и взгляд правый уплывают за мою спину. Он наверняка маньяк, псих какой-то…
По тропинке неспешно шла старушка в шляпке-чалме и пальто с пушистым воротником.
— Здравствуйте, — бросил ей незнакомец, отвлекшись от меня.
— Здравствуй, Петя, — дружелюбно склонила голову старушка, чем несказанно меня обрадовала.
Может, она знает этого типа с детства, он бегал для нее в магазин за хлебом и «Геркулесом» и… вряд ли он маньяк.
— Есть предложение. Зайдем тут кое-куда… я там помогаю немножко. Библиотека, знаете?
— Знаю, — кивнула я, чувствуя, что мир возвращается на место.
— Согреетесь там и … подумаем… сообразим, что-как…
Он пробормотал все это куда-то в метель, слова его наполовину унесло ветром, но главное – он взял меня за руку. Рука была холодной и сухой, как опавший лист. Наверное, моя была такой же.
Мы вместе пошли к дому, где на первом этаже располагалась наша районная библиотека, знакомая мне с детства. Сначала мама брала мне там сказки, потом… Впрочем, не имеет значения, я знала эту библиотеку как родную, от неудобных бетонных ступенек до шаткого деревянного пола, от острого запаха старых книг и пыли до негромкого треска радио : «Московское время…» Стоп, кажется, у меня глюки, или это шутка… дежурная шутка на радио.
Петя снял пальто, помог мне раздеться и убежал с чайником. Я огляделась, замирая от нового страха, – здесь все по-прежнему, а мой дом… Значит, у меня провал в памяти?
— Рассказывайте, — деловито сказал Петя, жестом указывая мне на кресло с пятнистой грязной обивкой, а сам устроился возле картотеки.
— Даже не знаю, что сказать, — промямлила я, глядя на него жалобно и просительно. – Я, наверное, заболела, но … не могу попасть домой.
— То есть? – уточнил Петр.
— Я здесь живу. Я всю жизнь здесь живу! Но почему-то вернулась … ненадолго отошла… дома нет.
— Дом восемь? С одним подъездом?
— Да! Господи, где он?!
— А нету, — радостно заявил Петя. – И Господь вам не поможет.
Ничего себе попала… Да он сумасшедший похлеще меня. Сейчас начнет безумствовать, а мы тут одни.
— А… где все… работники? – невпопад брякнула я.
— Мария Иосифовна пораньше ушла, у нее сегодня процедуры. А так здесь редко кто бывает.
— Пожалуй, я пойду, — твердо заявила я и встала с кресла. Так и надо с сумасшедшими, спокойно и твердо.
— Некуда вам торопиться, — возразил Петя. – Сейчас я чаю попью, а вы сидите, отдыхайте.
Он снова ушел. Я хотела пойти к двери, надеть пальто. Уже протянула руку – и поняла, что мне некуда идти. Разве что в мини-супермаркет, но меня там охрана повяжет и в психушку сдаст.
— Вот и славно, — сказал Петя, появляясь с белой кружкой в руках. Над кружкой поднимался пар, но Петя храбро прихлебывал кипяток, даже не обжигаясь.
— Можно, я глотну? – внезапно сказала я.
— Конечно, — он протянул мне кружку, я осторожно отпила, без всякого усилия, и чай показался мне спокойным и вкусным. Петя смотрел на меня, улыбался, и я в ответ улыбнулась ему глазами благодарно, поверх кружки.
— А можно позвонить? – осмелела я, заметив старый телефонный аппарат на стойке.
— Звоните, звоните, — он неопределенно махнул рукой, забрал у меня кружку и начал пить чай, отвернувшись к окну.
Я сняла трубку с рычага, просунула палец в диск и стала крутить… странное ощущение, что я никогда не пользовалась таким телефоном. Может, это было слишком давно? Я набрала единицу – а палец уехал на полный поворот. Двойка – то же самое.
— У вас аппарат неисправен! – жалобно сказала я Петиной спине.
— Исправен, — пожал он плечами, не обрачиваясь.
— Неисправен… — прошептала я, и пальцы у меня затряслись мелкой дрожью. Куда я звоню? Ничего, ничего у меня не получится! Минуты бежали, как ошпаренные, а у меня тряслись пальцы и наворачивались слезы.
— Не могу, — сказала я. – Это кошмар просто… кошмарный сон. Я хочу домой, помогите мне!
Петя обернулся.
— Да успокойтесь, — сказал он. – Все бывает, а потом образуется.
Я достала из сумки мобильный ( а вдруг просто аккумулятор замерз?) и снова попыталась включить.
— Оставьте вы свою игрушку! – досадливо буркнул Петя. – Я вот к чему… Иногда не можешь точно вспомнить. Вы точно помните номер?
— Номер телефона? – задумалась я.
— Нет, — он снова фыркнул. – Номер дома восемь? Как у дяди Степы?
— В доме восемь, дробь один… в смысле, просто дом восемь.
— Это я к тому, что там сегодня женщина умерла.
— И что? – тупо спросила я.
— Одинокая женщина, — уточнил Петя. – Заходила к нам иногда. Ее тут все жалели – мужа нет, дочка еще маленькая была, когда… несчастный случай. Неудачно упала, ударилась виском.
— Надо же… — сказала я, наблюдая, как он взял красную пластмассовую лейку и принялся поливать цветы.
Я подошла ближе, взяла с подоконника влажную тряпку и аккуратно протерла твердые зеленые листья растения в горшке. Знакомого, но не помню названия.
Так мы работали вместе – Петя поливал, а я убирала засохшие листья, протирала пыль со свежих.
— Московское время, — прошуршало радио.
— Вы можете здесь остаться, — вдруг сказал Петя. – Мария Иосифовна тут давно работает.
— Знаю, — ответила я. – Я ее помню. Она всегда нам оставляла «Волшебника Изумрудного города».

За окном летел снег. Стирал, будто ластиком, все лишнее. Ну и ладно. Главное, как сказал Петр, если что не так – потом образуется…

Добавить комментарий