Я очнулась оттого, что мне было душно и колко: я лежала лицом вниз на подушке, набитой сеном. Лицо горело, глаза слезились. Ныли затекшие спина, руки, ноги. Кажется, тело было накрыто чем-то вроде мягкого лоскутного одеяла. Рядом слышались негромкие голоса: один, два… трое… четверо мужчин говорили что-то на гортанном языке. Затаив дыхание, я вслушалась в их речь, и в голове сами собой стали складываться фразы.
— Это она!
— Но у нее ничего с собой не было! Вещица-то немаленькая…
— Ай, замолчи! Могла где-то спрятать, когда скрючилась.
— Просто девчонка…
— Дурак!.. Вся как из железа. Она точно по деревьям может на руках и ногах прыгать.
— Может-то может… А чего она лысая?
Я невольно вздрогнула при этих словах. Я лысая?! Сразу захотелось провести рукой по голове.
— Блох нахваталась, ха-ха!
— Сейчас проснется, порежем ее на куски и поджарим в печи, все расскажет! Надоело уже, ищем, ищем… Скоро самих на куски порежут!
Угрозы меня напугали меньше, чем лысая голова… Или то, что я не знаю НИЧЕГО!!! Ни одной мысли.
Заскрипели, прогибаясь, половицы: мужчины подошли к кровати. Я перестала дышать. Кажется, один взял мою руку и сказал, что сердце еле бьется, надо подождать, сейчас без толку мной заниматься.
Наконец все стихло. Я медленно приходила в себя. Посветлело в глазах, и я их открыла. Проклятая подушка… Беззвучно села на кровати. Потрогала голову: ой, болит, ой, кружится! К тому же, и правда лысая. Ужас-то какой, наверно… Интересно, хоть брови и ресницы есть? Если нет, то я лягушка. Лягушка? Может, и в самом деле?!
Я аккуратно потянулась в разные стороны, разминая затекшие мышцы, огляделась. Прыгнула с кровати. В углу, напротив печи, поблескивало толстое кольцо, дернув за которое, я оказалась в подполе. Через щели половиц свисали занавеси паутины, полные всякого мусора. Пахло картошкой. Я знаю, как пахнет землей и картошкой… Но я не знаю, кто я.
Время текло медленно, и, наконец, наверху появились мужчины, говорившие на чужом, но понятном мне языке. Поднялся крик, что-то вроде «сбежала, ты виноват!» Ни один даже не додумался заглянуть в подпол. Я еще подождала немного после их ухода и вылезла наружу. Встряхнулась, как собака (может, я собака?), потрогала свою лысую макушку – умных мыслей не появилось. Я не знаю, куда идти. Но ведь надо уходить, это я понимала хорошо.
Я нашла пустую бутылку, налила в нее воды из ведра и заткнула чистой тряпицей, висевшей у печки. Тряпица пахла творогом… Итак, я знаю, что такое творог. Отлично! На столе лежал каравай хлеба, который я разломила пополам, но есть совершенно не хотелось. Видно, я долго валялась в жару и беспамятстве, что не прибавило мне аппетита. Так, теперь надо одеться, а то ведь я не только лысая, но и голая. На веревке над кроватью висели рубахи, штаны, сарафан. Я опустила глаза вниз на свои ноги и бедра и без колебаний сдернула штаны, видимо, принадлежавшие ребенку. Рубаху пришлось взять большую, рукава я оторвала, а концы два раза завязала вокруг талии. В один из оторванных рукавов положила бутыль и хлеб, стянула, получилось что-то вроде сумки.
В сенях я замерла перед распахнутой дверью: поблизости никого не было. Палило солнце, в траве стрекотали кузнечики. Знакомо – и незнакомо. Я выскочила во двор, и, минуя шаткое крылечко, мягко спружинила на утоптанном пятачке. Болезненно отозвалось в темечке. Развернулась лицом к тропинке, которая уходила за обрыв, и пошагала вперед.
Незасаженный огород одуряюще пах полынью, донником и другим разнотравьем. Белые и желтые бабочки вьюжили над зарослями, деловито носились пчелы. Мир возвращался в мою больную беспамятную голову, но не возвращалось осознание самой себя.
Надо было быстрее вспомнить главное: что эти люди могли хотеть от меня? Что-то найти… и потом убить. Убьют, а я даже не знаю, за что. Вспоминай, вспоминай, вспоминай, молила я себя, одновременно делая броски и прыжки в стороны непослушными руками и ногами. Наверное, со стороны я выглядела диким безумным… кем? Зверем. Я зверь? Нет, я человек, пусть даже мне отказывает память! Мыслеобразы во мне остались, а это важнее животных рефлексов. И я не сумасшедшая. Я понимаю речь! Или мне только кажется, что я понимаю?..
Дальше тропинка вела меня по краю обрыва. Внизу призывно-влажно блестели под солнцем ольхи, охраняя болото, — вон они, кочки, заросшие осокой, и вокруг вода. Хотя кое-где вглубь, под сень ольх вели тропинки, видимо, на мостки или за ягодами… Очень захотелось туда, потому что солнце напекло лысую макушку, да и в любом случае, идти низом безопаснее.
Что ж, надо было раньше думать. А теперь ко мне бежали люди, оглашая окрестности гортанными криками. Так вот как они выглядят, мои ловцы: лица желто-смуглые, иссиня-черные прямые волосы, сами низкорослые, подвижные, яростные, стремительные.
Я их знаю, подумала я, одним прыжком скатываясь вниз. Тропинка между кочек противно чавкнула под ногами, я нырнула под деревья, памятью мышц хватаясь руками за ветки и прочные, многократно перевитые веревки хмеля, взлетая над землей и осознавая, что все это мне ПРИВЫЧНО.
Люди бежали с криками, из которых чаще всего повторялось «видишь», «она», «я так и знал». Я посмотрела вниз: подо мной были полусгнившие мостки, а дальше, влево и вправо — заболоченная река. Широкая, черная, с редкими островками из земли и веток, заросших огромными зелеными растениями. Не торопясь, длинным прыжком я бросила тело вправо, и тут мимо головы что-то тяжело просвистело, вгрызаясь в дерево — топор! И еще один, еще… Дело плохо. Сейчас хотя бы один из них выправит удар, и … Внизу раздался крик ужаса. Обнимая ствол ольхи, я бросила взгляд в сторону преследователей и увидела, что они машут руками, указывая друг другу на черную воду реки. Бывают ли такие огромные рыбы? Даже не знаю, наверное, если им так много лет, что они помнят рождение наших земель, вод и лесов. Чешуйчатый бок лениво поворачивался в бездонной толще, мостки трещали, рассыпаясь гнилушками, и ни один топор больше не летел в мою сторону. Смугло-желтые люди, хрустя кустами и чавкая тиной, бежали прочь, издавая захлебывающиеся крики. Мне тоже было страшно, и я старалась не смотреть на эту рыбину, которой вздумалось переворачиваться мне во спасение, но она могла принять меня за муху и проглотить невзначай. «Тихо, рыб, тихо, не тревожься, сейчас у тебя останется только твое вечное болото,» — бормотала я, слушая длинный тягучий звук в бездонных глубинах.
Наконец я спрыгнула на землю и уселась в траву неуклюжим мешком. Затравленно осмотрелась, втянув голову в плечи, ждала, когда снова воцарится тишина. Тонко запищал комар возле моего лица, стрекозка примерялась к облаку душистых белых цветов, пахло этими цветами, мятой, тиной… Я сжала кулак, в который попал крохотный лягушонок. Подумалось, что и я вот так же попалась, — и стало себя жалко до воя. Вытирала лицо, а слезы лились ручьем, и от них щипали многочисленные царапины. Прошло некоторое время, я стала реже всхлипывать, глотнула из своей бутылки и остатками воды умылась.
— Здесь есть родник, пойдем, покажу, — раздался спокойный голос почти у меня над ухом, и первая мысль была: «Не услышала, позор!» Поэтому я так резко обернулась, что завалилась на бок в траву.
Этому неизвестному мне новому человеку было очень весело. Непохоже, чтоб он собирался меня калечить, просто стоял, заслоняя небо и солнце, и беззвучно смеялся. Одет он был аккуратно и неприметно, волосы растрепанно торчали в разные стороны, глаза какие-то чересчур большие, зубы крепкие, белые. Он протянул мне руку, помогая подняться.
— Чего ты боишься, ты же видишь, что я не из Людей Огня, — сказал незнакомец, глядя на меня все с той же насмешкой. Я спокойно выдержала его взгляд.
— Постой… — я прокашлялась и взмахнула пальцами перед лицом. — Люди Огня! Я это знаю.
Он пожал плечами и двинулся вниз, к ольхам, я поспешила за ним. Тропинка вышла прямиком к роднику, спрятанному в зарослях осоки и болотных цветов.
Особого приглашения мне не требовалось. Я осторожно сползла пониже, сложила руки ковшиком и наполнила их ледяной водой. Вкус у нее был волшебный! Я глотала, захлебываясь, умывала лицо и сквозь собственное бульканье слушала, как незнкомец мне советовал:
— Ты царапины промой, к вечеру затянутся, вода-то лечебная.
Наконец он потянул меня за плечо:
— Пошли отсюда. Карась их напугал, но ты-то им очень нужна… Прибежать могут.
— Карась! — я засмеялась, распрямляясь с колен. — Так это твоих рук дело?
— Может быть, — он снова пожал плечами, и мы стали подниматься из оврага.
— Ты кто? — спросила я, когда мы уже стояли наверху у развилки дорог в чистом поле. Колосья пшеницы стелились по ветру, расцвеченные синими искрами васильков, даль была бескрайняя, отчего на сердце стало снова тоскливо.
— Тебе важно?
— А что важнее?
— Уйти отсюда. Ты знаешь, куда тебе нужно?
— Не знаю, — я покачала головой.- Не могу вспомнить.
— Что именно?
— Да ничего! Кроме того, что я из этого мира, и окружающее мне привычно.
— Хорошо сказала, — он засмеялся. — Ты очнулась захваченной в плен Людьми Огня.
— Да. Хотя не могла сказать, кто они такие.
Я хотела добавить «и чего они от меня хотят», но сочла за лучшее промолчать.
— Ты из Людей Леса, — уверенно сказал он.
— А ты?
— Сама не догадываешься?
— Карась, — неуверенно буркнула я.
— Ну? Река…
— Вода? Люди Воды.
— Молодец! Так все и вспомнишь.
Я не смогла разделить его оптимизма и с сомнением покачала головой.
— Теперь смотри. Вот туда дорога ведет к Змеиной горке. А туда — Большой лес. Очень далеко, лес и лес. Подумай: как насчет змей?
— Никак, — отпрянула я. — Чем дальше от них, тем лучше.
— Погоди! Может быть, они тебе что-то подскажут.
— С ума сошел?! Говорить со змеями?!
— Ну… Ты же из Людей Леса.
— Сам говори… с пиявками. Послушай, а чего ты ко мне прицепился? Что тебе от меня нужно?
— Да ничего! — разозлился он. — Иди куда хочешь! Или оставайся тут и топора жди. На свою лысую голову.
Я невольно прикоснулась ладонью к макушке и примирительно сказала:
— Пойдем лучше к лесу.
Мы миновали молодые сосенки и через поле пошли по пыльной дороге к темной кромке леса. Колосья шуршали на ветру, солнце светило нам в спины, и две тени четко вырисовывались на дороге. Лохматая высокая тень шла прямо, движения ее были резкими, а шаги уверенными. Маленькая лысая тень двигалась упруго, руки расслаблены, ноги слегка сгибались при ходьбе. Мне не хотелось сейчас думать о том, почему у меня появился спутник, друг он или враг. Если будет хуже — пусть будет. Только вряд ли намного хуже, чем остаться в избе у Людей Огня и ждать пыток.
— Как тебя зовут? — спросила я, с трудом разлепляя запекшиеся губы.
— Ленн, — ответил он, оборачиваясь ко мне. — Ленн-ос-Тиуль.
— Тебе поесть надо. Зачем ты бросила хлеб в овраге?
— Нечаянно…
— Может, и к лучшему… Хлеб из дома врага — один вред.
Он сошел с дороги и на ходу сорвал несколько колосков.
— Ладно, зайдем в лес, там сообразишь сама.
— Почему ты думаешь, что я из Людей Леса?
— По деревьям скачешь, почему ж еще… Так-то не очень похожа – у них волосы длинные, а у тебя наоборот, — он засмеялся, но необидно.
— Тебя дома не ждут? — осторожно поинтересовалась я.
— Нет… Я из дома давно ушел. Совсем маленьким. Да не бойся, — он внимательно посмотрел мне в лицо. — Я могу идти своей дорогой, могу идти с тобой, могу пропасть так же, как появился.
— А куда ты шел до того, как увидел меня?
— Посмотреть на тысячелетних рыб… Потом — не знаю. Деревень много, а я колодцы умею ставить. Еще рыб в реки приводить. Иногда дождик звать… Меня везде ждут.
У него был веселый беззаботный вид, и напряжение стало меня понемногу отпускать.
Кромка деревьев бежала нам навстречу, вот уже первые кривоватые сосны выскочили в поле, и скоро мы стали входить под сень Большого леса.
— Ух, — сказал Ленн, — загребая ногами воду в луже, — хорошо-то как!
Я тоже зашла в лужу и почувствовала, как усталость отпускает ноги.
Мы зашагали вперед. Дорога была широкой и глубокой, по краям колеи видны разноцветные срезы земли, из них торчали пучки травы и грибы. Свод леса смыкался над головой с каким-то мощным гулом, отгораживая от мира. Молчали даже птицы, и было слышно, как падает с сосны иголка.
Что-то словно толкнуло меня, и я опустилась на колени, коснулась влажного песка дороги раскрытой ладонью, а потом приложила эту ладонь к сердцу, ощутив живительный глоток, похожий на родниковую воду.
— Всемогущий Лес, дай мне свое милосердие, помоги и защити ото зла… — слова сами собой упали с моих уст. — Я Твое дитя, и подчиняюсь Твоей воле.
Ленн молча стоял позади меня и ждал. Я вдруг испугалась, что он скажет что-то неуместно веселое, но он не проронил ни слова, и мы пошли дальше в таком же молчании.
Солнца почти не было видно за верхушками сосен, и, насладившись наконец тишиной и прохладой, я поняла, что хочу есть. Съела зернышки из колосков, предложенных Ленном, и стала озираться по сторонам. Прямо в срезе дороги рос рыжик, я захотела его сорвать.
— У тебя есть соль?
— Нет, — засмеялся Ленн.
— Без соли рыжик слишком жгучий… Погоди! Видишь там вырубку? Пойдем, поищем ягоды.
Мы вскарабкались от дороги на игольчатую подушку леса и двинулись вглубь, пружиня в полянах мха. Там росли какие-то волшебные восковые цветы, стебельки без листьев, Ленн сорвал несколько и протянул мне, а я за неимением волос воткнула их в прорезь рубашки.
Вырубка была залита солнцем. Но даже не срезы пней, а черные выжженные проплешины показались мне страшными. Я повернулась к Ленну.
— Люди Огня рубили и жгли, что тебя удивляет? Я все пытался сказать тебе, чтоб мы поторопились. Не знаю, почему они хотели убить тебя, но боюсь, не отстанут. Ладно, ешь скорее, кое-где еще есть земляника…
Я смотрела на поваленные деревья, и те, что стояли вокруг вырубки в скорбном ожидании, смотрела на розовые заросли кипрея в жгучих объятиях крапивы, и пыталась что-то вспомнить. Что-то горькое и тревожное.
Ленн резко дернул меня за руку, так что от неожиданности я развернулась к нему лицом.
— Что?!
— Смотри!!!
По черной поляне бежал язычок огня, стремительный и юркий. Он перескакивал на валежник, на лежащие стволы, и спустя мгновения рванулся вверх по смолистому стволу высоченной сосны. Ветки на ее верхушке вспыхнули, и пламя с треском перескочило на другую сосну.
— Глянусь Истоком! Это…
— Верховой огонь, — ответила я.
— Что делать?!
— Огонь гасят водой. Ты говорил, что можешь вызывать дождь?
— Да ты что… Это долго, я не…
Времени слушать его не было. Опять будто по чьей-то подсказке я наклонилась, схватила горсть песка и бросила ввысь с длинным заклинанием, которое извергалось из моего горла как то ли пение, то ли рев. Когда мой голос затих, огонь исчез, остался только легкий запах гари и дымящиеся верхушки трех сосен.
— Хех… — громко выдохнул Ленн.
Я медленно поплелась к дороге. Во всем теле ощущался какой-то странный звон и пронзительное чувство голода. Я свернула в сторону, раздвинула крапиву возле островка малинника, чуть не провалилась в яму с валежником, и, поднимая ветки одну за другой, принялась есть спелые, покрытые сизым пухом ягоды. В памяти прыгали обрывки каких-то речей и заклинаний, рука искала что-то… оружие?.. тревога звала меня куда-то, и все это рассыпалось, как горсть камешков. Сознание вдруг зацепило пристальный взгляд, вонзившийся в меня тысячью игл. За колоннами храмовых сосновых стволов виднелась фигура женщины. Длинная юбка, просторная кофта, седые волосы уложены в прическу. Черты лица угадывались мелкие, невыразительные, а круглые глазки-буравчики смотрели на меня не отрываясь.
Я вскочила и бросилась ей навстречу. Мое подсознание, которое я не могла собрать воедино, между тем четко говорило, что это НЕдруг.
— Куда ты? — удивленно спросил Ленн. Он догонял меня и задыхался от бега.
— Ты ее не видел, — полувопросительно-полуутвердительно сказала я. Женщина уже исчезла за рябью стволов.
Слух и зрение мои были обострены, и я ясно слышала тихое бормотание впереди, потом смешок. Мелькнул подол свекольной юбки, и грубый башмак тяжело вдавился в подушку сосновых игл. Я не бежала, а летела, и Ленн не отставал. Тяжелые яростные слова смутно всплыли в моей голове, заглушая судорожное дыхание, я открыла рот — и упала. Шершавые ароматные листья папоротников приняли мое разгоряченное лицо, и последнее, что я увидела — нежный мохатый завиток ростка папортника, а последнее, что услышала — резкий грубый смех.
« Дэли-Вэли-Ву… — шептал голос. — Очнись… Ты здесь, а Она, Она там умирает… Кто Ее спасет? Иди вперед и не мешкай… Иди по дороге, найди дом Лесного Сторожа… Ищи то, что потеряла… И спаси Ее, скорее!»
Я открыла глаза. Надо мной мирно шумели верхушки сосен, сквозь которые пробивалось солнце, солнце, клонящееся к закату. Я лежала удобно — что-то было подложено под голову. Чуть скосив глаза, я увидела Ленна: он сидел, прислонившись к стволу сосны, и , казалось, спал. Но когда моя рука шевельнулась, распрямляясь, Ленн тут же вскинулся, тревожно вглядываясь в меня. Я улыбнулась, он улыбнулся в ответ. Придвинулся ближе и помог мне подняться.
— Я знаю, как меня зовут, — сказала я. Ленн засмеялся. В его больших глазах отражались лес, небо и что-то очень ласковое.
— Вэли! Тебе нравится?
Неясная тень мелькнула на его лице, как закатный луч.
— Очень.
— Я могу идти. Пойдем! До ночи мы должны пройти как можно больше.
— Ты знаешь куда?
— Точно знаю, что прямо, по дороге. А там… — я запнулась. — Потом скажу. — И опасливо оглянулась по сторонам.
— Как думаешь, кто была эта старуха? — спросила я, когда мы спустились на дорогу.
— Жаль тебя огорчать, но это была ведьма. Ты не боишься ведьм?
— Что-то ничего о них не припомню… Лучше помоги мне!
— Эх ты, голова пустая! — мне нравился его смех, такой добродушный. — Смотри. Как устроен мир? В нем живут: Люди Леса (это ты), Люди Воды (это я), Люди Огня (ты их видела) и есть еще Люди Земли. Их вообще мало кто видел, они редко вылезают на поверхность. Это не значит, что каждый, кто родился среди Людей Воды, например, живет только в воде. Я вот брожу по всему свету… Но как ты понимаешь, Святая Вода меня бережет. Как Всемогущий Лес — тебя. Понятно тебе?
— Понятно! А ведьмы — они кто? Люди Воздуха?
— Ну что-то вроде. Потому что появляются будто из воздуха и в нем же исчезают. У них свои обычаи и свои цели, для которых они могут использовать кого-то из Людей. Похоже, ведьмам что-то от тебя нужно?
— И они использовали Людей Огня.
— Теперь хотя бы понятно, что Люди Огня выполняли приказ ведьм. Послушай, Вэли… Ты в самом деле ничего не помнишь?.. — его голос звучал неуверенно, в нем таяли льдинки сомнений, и эти льдинки кололи меня в самое сердце.
— Я не знаю, как тебе доказать! — воскликнула я и зажмурилась до слез. — Ты… Ты видишь, какая я?! Изуродованная, нескладная, растерянная! Неужели ты думаешь, что я притворяюсь?!
Ленн внимательно посмотрел мне в глаза.
— Нет… Но я думаю, что твоим врагам не удалось абсолютно лишить тебя …
Он не договорил.
Раздался длинный, страшный скрип, я схватила Ленна за руку, оглянулась, и – сосна нелепо вывернула корни из земли, на нас посыпалась комья, а дерево с нарастающей, сумасшедшей силой упало поперек дороги.
Мне показалось, что весь лес вздрогнул от такого насилия. Ветки еще дрожали от боли, а на дорогу из кустов бузины выскакивали Люди Огня.
Краешком сознания я успела заметить, что Ленн уже не безоружен: в его руке мягко отсвечивал меч с коротким прозрачным клинком.
И это все. Осталась только я – и они. Я выдохнула, очищаясь, и втянула ноздрями Дух Леса.
… Мерно сеет дождь, и старые, серые как свинец доски ворот, желто выщербленные по краям, пропитаны им насквозь. Все мокрое — земля, бурьян, ограда… Это слезы, мои слезы… Прости, наставник.
— Вэли, Вэли… Как же ты не слышала дерева за миг до падения? Как ты не слышала противника? Чему я тебя учил!
— Прости, наставник. Я немного больна.
— Отговорка! Разложи сухую ткань и тренируйся так, чтобы капля дождя не пролилась на нее!..
Дождя нет. Есть мой пот и ровное дыхание.
Горько пахнет бурьян. Приветствую вас, шестеро моих противников. Ойе вам, уважаемые. Вы неплохо тренированы, вооружены топорами. Я уйду с линии вашей атаки, чтобы обернуть ее себе во благо. Мое тело в едином дыхании, от ног к центру и к моей руке — вот она я. Я пою свою песню, во весь голос… Ойе тебе, сердце моего первого врага, — замри и отдохни. Приветствую, мой второй враг, — твои ноги устали. Лови удар, мой третий враг, — ты больше не видишь свет.
…Я пришла в себя оттого, что Ленн стукнул меня веткой по плечу — довольно чувствительно.
— Вэли!!!! — кричал он. — Что ты делаешь, очнись!!!!! Я не знаю, что ты делаешь!!!!
— Тихо, — сказала я, стараясь не сбить дыхание.- Дай мне время…
Перед моими глазами была дорога, усеянная шестью неподвижными мужчинами. Кое-где валялось их брошенное оружие. Никакой крови, только неестественно вывернутые конечности и шеи.
Ленн смотрел на меня расширенными от ужаса глазами.
— Что?..- промямлила я.
— Не подходи ко мне. Опусти руки!
Мои руки выглядели вполне безобидно. Разве что правая была сложена в причудливую горсть.
Ленн застонал и опустился на песок.
— Я тебя не трогала, — мой голос звучал уверенно.
— Да, но как я смогу идти с тобой дальше? Я боюсь тебя.
— Не надо. Меня учили так защищаться, вот и все.
— Я даже не могу сообразить, что ты делала… Твои удары выглядели неопасными, а эти… падали и хрипели… в агонии…
Я подошла к лежащей сосне и погладила липкую кору.
— Ты не хочешь посмотреть, может, они живы?
— Не знаю, — я отвернулась. — Иногда трудно рассчитать силу удара. Пошли отсюда.
Ночь спустилась быстро, словно солнце и не цеплялось только что за кроны деревьев. Мы сошли с дороги, и я выбрала для ночлега гостеприимный куст орешника — лес кое-где изменился, прорастая кустами и полянами. Ленн очень ловко соорудил и разжег в ямке маленький костер, где-то нашел воду, я нарвала маслят, мы сварили ароматный суп с травками. В ожидании супа я жевала зеленые орешки с крохотной молочной серединкой, еще совсем незрелые. Что-то тянуло за душу, будто обрывки мыслей взлетали и падали. Ленн часто взглядывал на меня, обтесывая прямую орешниковую ветку.