Бывает ли с вами такое, что вы изо дня в день делаете некую процедуру, например, складываете кресло, шнуруете ботинки или застегиваете куртку, а вдруг в какой-то момент испытываете неуверенность, мысленную и двигательную, получится ли?
Не замечаете ли вы порой, что день бежит слишком быстро, а вечером страшно лечь спать, чтобы не наступило утро?
И вдруг снисходит озарение: ты еще не умер, но уже не жив…
Главное – найти точку возврата.
Человека звали Ямс Георгий Иванович, и ему с некоторых пор хотелось безмолвия и безлюдья. Он мог себе такое позволить, потому что был обеспечен пенсионным пособием – не по старости, а по выслуге лет, бывают такие профессии, знаете ли. На природу его не тянуло, а вот бродить по улицам города в одиночестве ему нравилось.
После долгих прогулок можно открыть, что незнакомая улица похожа на женщину. Смотрит сперва недоверчиво, а потом потихоньку оттаивает, и вот уже где-то прозвучит отдаленно-неразборчиво первое слово, мелькнет из-за занавески взгляд или силуэт – и улица оживает, и начинаешь ее узнавать, проникаться ею, запахами, атмосферой, правилами и обычаями.
Когда Георгий Иванович по этой улице первый раз шел, и принюхивался, и прислушивался, он сразу подумал: вот к чему здесь эту глыбу поставили, уродует ведь.
А глыба была закрытым НИИ, почтовым ящиком, уж Ямс-то в них разбирался. Здание отгрохали перед началом конца, и было оно современное уже, стекло-бетон-арматура-в-клеточку, этажей двадцать, не меньше, точно считать Георгий Иванович поленился.
И зря.
Потому что как прочел за стеклянной дверью распечатанную на принтере бумажку «Требуется сторож. Телефон для собеседования…», так сразу захотелось ему войти внутрь этого здания и стать его смотрителем.
Взяли Георгия Ивановича без возражений – человек не какой-нибудь просто так с неба свалился, а серьезный, даже очень, и возраст подходящий.
Здание было пустым, ни на сколько не работающим.
— А зачем его сторожить-то? – удивился Георгий Иванович.
— Ну как же… Мало ли с проводкой или водопроводкой что случится, — уклончиво пояснил ему мужчина, напоминающий самого Георгия Ивановича. – Или вот надумает бизнесмен какой арендовать или купить – и усомнится, а есть ли у дома хозяин, а в порядке ли все внутри? А тут и сомнений нет – свет горит постоянно, значит, караулит и блюдет порядок охрана. То есть вы, уважаемый товарищ Ямс.
— Этаж выбирайте любой, но лучше не самый верх и не самый низ. За продуктами можете, конечно, выходить, но мы вас снабдим продовольствием по полной программе, включая чай-кофе, армейские галеты, макароны, тушенку, сгущенку и сардины в масле. С плиткой, дорогой Георгий Иванович, аккуратнее, она новая и исправная, но безопасность в этом деле обязательна. И курить запрещено, не обессудьте.
Вот так напутствовал его работодатель.
Все показал, рассказал – и ушел, а Георгий Иванович остался один на двадцать этажей, в которых гулял секретный сквозняк, порученный отныне его неустанным заботам.
Кабинет он выбрал посередине, почти. Вошел в пустую комнату, зажег свет на весь потолок – и понял, что выходить никуда не будет.
Смотритель свой маяк не должен покидать, иначе может случиться беда!
Здание и впрямь высилось не только над улицей – над всем кварталом, словно маяк на берегу моря, деликатно мигая в темноте сигнальными огнями по периметру крыши, охраняя покой и порядок, давая ориентир и вселяя уверенность.
Как человек обстоятельный, Ямс себе кроме пайка вытребовал бинокль. С ним он и вправду бдил не только в пустой своей сторожевой башне, но и над всей улицей, которая стала теперь его женщиной, женой, нуждавшейся в нем, своем надежном защитнике.
Дым ли шел из окна жилого дома, дерево ли надломилось от ветра и провод задело – Георгий Иванович звонил, сигнализировал, требовал выехать и исправить.
Как-то ночью он проснулся от эха удара и лязга железа со стороны дороги и долго не мог рассмотреть, что там случилось – даже свет на минуту погасил, покрутил окуляры бинокля.
А случилась там авария, вот что он разглядел: столкнулись две машины, и куда они мчались среди ночи одновременно, непонятно. Главное, из машин никто не выходил – стало быть, оба водителя пострадали тяжело.
Георгий Иванович устало растер небритый подбородок, распрямил спину, приосанился, грудь как для наград, а плечи как для погонов, и приступил к звонкам – в полицию, скорую, по разным телефонам, с короткими и длинными номерами. Говорил он командным голосом, чтобы никто не мог усомниться: звонящий состоит на службе и опыт имеет нешуточный.
Потом до рассвета он наблюдал в бинокль, как подъезжали машины, суетились врачи, полицейские и гражданские, как вскрывали подмятые дверцы и вытаскивали людей.
— Орден, орден тебе, Георгий Иванович! – басил он эхом на весь свой этаж и ближние этажи сверху и снизу. – Ты жизни спас! Да если бы не ты, не твой маяк, до утра-то они бы богу души отдали!
Кот появился в кабинете Ямса неожиданно. Дверь за спиной Георгия Ивановича распахнулась с громким стуком, так что он от испуга выронил бинокль и рывком развернулся.
А кот смотрел спокойно, даже насмешливо: «Что ты всполошился? Вот он я, пришел составить тебе компанию в твоем гордом одиночестве». Кот был не драный и не худой, бежево-серый в полоску, с проседью в пушистом хвосте и на загривке.
— Откуда ж ты взялся? – удивился Георгий Иванович. – Ведь заперто все наглухо!
Но потом он вспомнил, что кошкам больших лазеек и не надобно, найдут как пролезть.
Кот остался насовсем.
Ямс соорудил ему отхожее место в коробке с газетами, близ туалета. Корм из своих обедов клал в солдатскую миску, воду наливал в блюдце, а от разведенного сухого молока кот отказался наотрез.
— Ишь ты, — усмехнулся Георгий Иванович. – Соображает, животинка, что химия! Как же мне тебя назвать?
Имя пришло само собой. Кот всегда заходил в комнату с оглушительным звуком «Бдыщ!» — нет, даже вот так: «Быд-гощ!»
— Будешь так и зваться – Быдгощ. Что-то в тебе есть этакое польско-чешско-словацкое… Взгляд ушлый потому что!
Кот согласно фыркнул.
Целыми днями, а то и ночами Ямс и Быдгощ наблюдали за вверенной им территорией. Георгий Иванович уютно устраивался в кресле у окна, а кот сидел на подоконнике.
— Видишь ли, брат, — говорил Георгий Иванович. – Раньше не только машин было меньше, но и люди относились друг к другу с понятием: смог ты машину купить, но не просто сам, а благодаря всем нам, всей стране! Вот потому и веди себя уважительно, к пешеходу ли, либо к такому же водителю. А сейчас? Нет, ты посмотри, как они едут! Это же гладиаторы на арене! А пешеходы для них просто помеха, вроде промоины на дорожном покрытии.
Кот серьезно внимал, не отрывая глаз от окна.
Говорили они и о женщинах. Позиция у Ямса по жизненному опыту была самая однозначная, как у святой инквизиции – женщина есть зло и сосуд разврата.
— Смотри, пошла! Немолодая уже, а оделась, как школьница! Зачем, спрашивается? Замужем ей, видать, скучно стало. Женщины хуже кошек. Они даже котят заводить не хотят, один блуд на уме…
Инцидент застал Ямса врасплох.
Первым среагировал Быдгощ. Беспокойно крутился, навострив уши, мяукал.
— Да что такое, парень? Кошку увидел или птичку? Что там?
Но кот выскочил за дверь кабинета и понесся к лестнице – и тут уже сквозь маршевый пролет Георгий Иванович услышал стук: кто-то бился о главную дверь, ведущую в вестибюль.
— Что такое… Что вам нужно? – зачем-то крикнул он, свешиваясь вниз, понимая, что его не услышат.
— Надо спускаться. Не бойся, Быдгощ, узнаю, что там и вернусь, жди меня здесь.
Георгий Иванович сел в лифт и нажал кнопку «1». Лифт дернулся и послушно поехал вниз. Но не до конца.
— Ох, едреныть… Только этого не хватало! Диспетчерская как тут у них, мать ее, вот красная кнопка, что ль…
В лифте погас свет.
Спустя час бесплодных тычков в кнопочную панель, ругательств и попыток раздвинуть дверь, приоткрытую на сантиметр, Георгий Иванович сел на пол и почувствовал, как по щекам покатились горячие слезы. И не стыдно ему было, все равно никто не видел его позора.
— Сам виноват, — чеканил он слова, глядя на узкую полоску света. – Сел в лифт в аварийном здании, дурак старый! Незачем вовсе было дергаться, кто бы там ни стучал! Вызвал бы наряд милиции, полиции, а?! Дурак… Когда теперь меня хватятся, через месяц?
Тут возле щели в двери послышалось мяуканье.
Георгий Иванович вытер глаза и нос ладонью, с дрожью в голосе проворковал:
— Быдгощ, хороший мой дружок, беги отсюда, милый, чего уж там… Пропал дядько Ямс, а тебе ведь кушать надо. Беги той дорогой, откуда пришел ко мне, мне все одно пропадать, а тебе жить…
Кот продолжал яростно мяукать.
Так они вели свой нелепый диалог, пока Георгий Иванович не сдался и не замолчал, замолчал и кот, только скреб когтями дверь.
— Ничего ты не сможешь сделать, — прошептал Ямс севшим голосом. – Иди, иди, это приказ, сынок.
Через минуту стало тихо.
Странно, но именно тот факт, что кот послушался и убежал, сломил Ямса окончательно. Он стукнулся затылком о стену, оперся локтями о колени, спрятал лицо в ладонях и замер в отчаянии.
Прошел часа три, четыре или более, когда Георгий Иванович услышал снаружи голоса.
— Товарищ Ямс! Ты там живой? – крикнул знакомый голос начальства.
Георгий Иванович вскочил на ноги, поспешно провел рукавом по лицу, и в ту же минуту лифт доехал до этажа и открыл двери.
Пленник почти что вывалился на руки ремонтной бригаде и своему командиру.
— Виноват, виноват, стар я, глуп стал совсем…
— Да что ты, Георгий Иванович, с каждым может случиться!
— Но как вы узнали?..
— Представляешь, окно в твоем кабинете разбилось, и осколки вниз осыпались, чуть прохожих не покалечило. А народ у нас теперь пуганый, сразу про теракт думает, сигнализирует. Понятно, я милиционеров-то назад отправил, а сам сюда, смотрю, лифт застрял, а тебя и нет нигде. Куда ты в лифте ехал-то?
— Погодите! А… кот? Кота видели? За кота не ругайте! Если что, я с ним уволюсь, кота нипочем не брошу!
— Какого еще кота? Что с тобой, Георгий Иванович, ты не приболел ли от одиночества? Кроме тебя здесь разве что дохлый таракан где завалялся. Не было и нет тут кота, и быть не может, все наглухо у нас закрыто. Сам понимаешь, в нашем заведении строго с этим делом…