К началу войны с переселенцами мне исполнилось два года. Я люблю точность и сказал бы «ровно два года», если бы был в этом уверен. В норе, где мы жили, обитало много самок, а потому назвать, от кого из них я родился, не представляю возможным, и я не заложил бы и дохлого червя, чтобы утверждать обратное.
Читать далее
Каждый район близ лассо-трасс города Скайроудс соткан из бесконечных полотнищ домов – кроме промзон, конечно. Это n-этажные многожилищные стены, которые стоят сплошной монолитной занавесью, и высящаяся в темноте стена с искрами огней кажется отдельной вселенной. Здания имеют свои буквенно-цифровые номера, и кому-либо, зашедшему по случаю, найти там нужный сектор не представляется возможным, а жители ориентируются при помощи личного навигатора с номером своей стены.
Почвы между длинными стенами, слишком рыхлые и влажные, а потому ненадежные, опасные и непригодные для высотных домов, заселены так называемыми нейборхудами. Они представляют собой стоящие рядами каркасные дома в два-три этажа, которые даже цветом не отличаются друг от друга.
Члены соседств по сути должны бы считать себя ущербными в удобствах проживания, однако они, наоборот, гордятся своей избранностью, общностью и близостью к той самой почвенной поверхности – то есть к реальности. Хотя что может радовать на почвах, где даже трава не растет? Только мхи, похожие на плесень.
Читать далее
Может, в каких-то дружественных и недружественных странах Валентинов день – это шарики-сердечки, букеты на пожарной лестнице и серенады под окнами.
У нас под окнами зима со всеми отсюда вытекающими, которые не может победить дворник с жестяной лопатой и старый трактор с метелкой.
Но обычай, даже чуждый, надо чтить, а любовь все побеждает, даже снегопады и морозы.
Читать далее
В каждом доме и даже на каждом этаже есть сосед с дрелью.
К дрели прилагаются молоток с долотом и скребок, но дрель свою этот жилец любит, как цыган гитару.
Хозяин дрели ласково тянется к ней, едва проснувшись поутру и откушав чаю с бутербродами, трогает, слушает прерывистое визжание и мечтательно прикрывает веки.
Он жертвует ради нее послеобеденным отдыхом, чтобы пройтись по комнате лихим танцем.
Он не в силах вечером лечь спать, прежде чем не убедится, как победны ее аккорды на верхних и нижних нотах.
И даже глубокой ночью он вскакивает, снедаемый тоской или испуганный кошмаром, и спешит прогнать их, гордо прикоснувшись сверлом куда рука попадет, к стене или плинтусу, а потом снова засыпает – до утра.
Читать далее
Дверной звонок потревожил господина Мюнцика, когда молоко для какао только что вскипело.
Он привычно подумал, что какой-то прохожий ошибся, сейчас поймет и уйдет, а потому аккуратно вылил горячее молоко в старую любимую надколотую кружку, отмерил ложку с горкой какао и стал размешивать, наслаждаясь запахом шоколада.
И тут звонок тренькнул снова.
Мюнцик вздохнул и пошел к лестнице из мансарды вниз, по-прежнему убежденный, что это ошибка.
Читать далее
Пастор Шлаг намыливал лыжи.
Штирлиц стоял рядом и смотрел на него с философской печалью.
Читать далее
Ни у одного человека не может быть своего города. Город, в котором родился, изменяется так же, как сам человек обретает лоск, покупает новую одежду, красит волосы, раздается в теле. Можно не узнать свой город по возвращении и возненавидеть его, этого чужака, отрекшегося от прежних жителей. Да впрочем, если и живешь в нем никуда не уезжая, в конце концов перестаешь его узнавать, только в какие-то печальные моменты удрученно вспоминая, что было-то, было вот так! И тот давний город остается в прошлом, как и мы сами со своим детством и своей юностью.
Читать далее
Снаружи шел снег, и большие охапки таяли, касаясь нагретого стекла.
«Снег должен облеплять окно, чтобы было видно, как царствует зима там, снаружи, а мы прячемся в тепле и попиваем чай и грог», — думал Шимкус.
Читать далее
А! А! Ной, ты дурак. Ты выбрал испытание лесом как самое легкое? Ага, точняк, умничка Ной. Космос – это мрак. Земля, то есть под землей – ужас. Вода – захлебнись и замерзни. Песок – иссохни от жажды. Горы… нет, высоты я боюсь до истерики. Я там сразу бы окочурился. А лес… я думал, лесок такой, и я под деревцами, ну зверюшки с букашками, птички с какашками… Построю шалаш и поживу установленное мне по таймеру время.
Но тут такое…
Я не хочу испытаний! Что за нелепые порядки! Что ли, совсем не заботятся о детях!
Читать далее
Писучесть графоманская — это болезнь сродни чесотке. Зудит и требует внимания. Не то чтобы сама я от нее излечилась, и, может быть, на пути к выздоровлению от других своих недугов снова заболею писучестью, но пока у меня есть время изучить, как подобное творчество выглядит со стороны немного интеллектуального, немного разборчивого и слегка привередливого читателя.
Читать далее
