К началу войны с переселенцами мне исполнилось два года. Я люблю точность и сказал бы «ровно два года», если бы был в этом уверен. В норе, где мы жили, обитало много самок, а потому назвать, от кого из них я родился, не представляю возможным, и я не заложил бы и дохлого червя, чтобы утверждать обратное.
Зима уходила с нашей низины, и мы стали выползать из нор на кормежку. Парни разминали лапы, ведь скоро ожидалась весна, когда на нас охотятся рыси – и не только они, а все, кто силен. Опаснее многих был Орлан Белая Голова, гроза скунсов, быстрый бег им в помощь. Глядя, как ребята делают броски и воинственно задирают хвосты, я думал, что когти острее ножей и арома-струя могут отпугнуть четвероногих, но хищную птицу – никогда. Одно утешало: мы, пятнистые, в отличие от многих полосатых, умеем лазить по деревьям, мы маленькие и ловкие. Достать пятнистика с дерева, куда он запрыгнул, не так просто, и тут главное для него – заметить опасность. Но скунс, слепыш, видит лишь на пару прыжков перед собой. Все, кроме меня…
Мой друг Ги говорил мне всегда, что я гордость рода. Я ему не верил, конечно, потому что сам Ги был первым бойцом среди наших. Он мог одним ударом разрыть нору или расквасить морду пуме, пустить арома-струю на шесть метров и быстро восстановиться для новой атаки. Ги не боялся даже Орлана Белая Голова, он на слух различал махи его крыльев в небесных потоках.
А что мог я? Я мог далеко видеть.
Такого уникума никто не встречал среди племени скунсов, поэтому я вызывал интерес у многих. Я залезал на высокое дерево, а снизу мне кричали:
— Что там? Что ты видишь?
И я им отвечал своим писклявым голоском:
— Вижу реку! И большие камни!
Я всегда стеснялся своего голоса. Мне кажется, у меня самый дребезжащий тонкий голосок среди наших, хотя мы все пискуны. Кроме Лу Три Пятна – у нее голос, который возносит на небеса не хуже орлана. Как она поет! Вернее, пела…
Когда наступила та весна, мне было странно видеть себя заново такого же, как в предыдущую весенне-летнюю пору, того парня, который идет мимо деревьев на поляну, нюхает сочную травинку и мышиные следы, греется у камней, разгоряченных дневным солнцем, и слышит шум воды вдали, и знает, какая там большая река. Мне думалось, что вспоминая того себя, я убиваю себя нынешнего, потому что нельзя вернуться в прошлое, и это риск потерять будущее.
Вот и сейчас, я вспоминаю, как все начиналось, с того дня, когда мы были беспечными, влюбленными в себя и подруг, – до того момента, когда Ги сказал мне про свинорылых, что раскопали нору за камнями, где нет деревьев, а только цветущие пустоши.
— Я видел свинорылов, — сказал он, когда вернулся с охоты. – Думаю, у них засуха даже весной, они и притащились сюда. Смеялись надо мной, и как же мне хотелось им врезать, чтоб знали! Но они очень здоровые, три самца и самка, я не стал связываться, так, сам посмеялся, подразнил их хрюканьем и ушел.
Он был мрачен.
— Я трус, да? Вот дерьмо, я вернусь туда!
— Глупо же.
— Хорошо, мы с ребятами пойдем, мы докажем им, чья это низина. Что нам четыре чужака! Здесь живем мы, пятнистики! – и он распушил хвост, как будто зажег искрометный факел.
— Постой, Ги, дай мне посмотреть сначала, я залезу на дерево и узнаю, что там и как нам быть.
— Ладно, Анж, уговорил.
И я полез на дерево.
Меня зовут Анж, хотя правильнее назвать ангелом надо было бы Лу Три Пятна – за ее голос. А назвали меня, потому как семья считала, что простой смертный скунс не может видеть далеко. Я должен был бы считать себя избранным, но на самом деле всегда завидовал Ги и другим парням, которые умели красиво драться, пускать длинный спрей и пушить широкий хвост. Я рос медлительным, неуклюжим, годным только для сбора кореньев, грибов, ягод, насекомых – позор, а не скунс. На меня даже самочки не смотрели, хотя и мне нравилась только Лу – но она для меня была недосягаема, как луна. Я и звал ее Луна.
Кто-то из самок моего отца, может, даже мать, сказала, что вся моя сила ушла в зрение, что я Анж Всевидящее Око. Она мной гордилась – но это не помогло мне обрести и каплю собственной гордости.
Хотя… Когда я, мелкий, тщедушный, совсем не боевой пятнистик, взбирался на дерево и видел Даль – которую никто больше не видел! – я чувствовал себя равным Орлану Белая Голова. Я чувствовал радость, ликование, восторг!
На этот раз такого не случилось.
Сначала я заметил семейку свинорылов, забивших нору неподалеку от нас. Свинорылые скунсы – особи крупные, много жрущие, и свою тяжеловесную неповоротливость они компенсируют мощью. Один свинорыл способен положить минимум троих наших.
Эти монстры копошились около добычи и обхаживали самку – очень странно, ведь самок должно быть больше в нормальной семье, а тут…
Потом я напрягся и увидел, что дальше к реке их не так мало.
Я не стал кричать Ги, я спустился вниз с тяжелым сердцем и дурной вестью.
— Брат, — проговорил я, пища тоньше обычного, — семья свинорылов – это разведчики.
— Что? – не сразу сообразил Ги. – Ты увидел…
— Да. Основные силы остались у реки.
Ги долго молчал, потом вздохнул, сплюнул букашку, расставил лапы в стороны, распушил хвост и сказал одно слово:
— Война.
Мне странно вспоминать, что мы сначала восприняли эту грозную новость беспечно и самонадеянно. Нам казалось, ну что может случиться с нами дома, ну кто нам может навредить. В своей уверенности мы даже не тронули разведчиков-свинорылов. Ги с друзьями налетел на них той же ночью и гнал вдоль реки с победным визгом. Это было красиво, но глупо, как показали последующие события.
В ночь перед нападением наша Лу Три Пятна спела на поляне песню о скунсах, бегущих от засухи в поиске плодородных земель, не принятых коренными жителями и изгнанных прочь. Песня была очень грустной и жалобной, все поняли, о ком идет речь, устыдились, и многие смотрели на Ги и его друзей с осуждением.
Я глядел в небо, где пряталась в рваных облаках луна, и думал о том, что никогда не делал различия между видами скунсов и даже барсуков признавал за своих. Конечно, кто-то из нас создан больше размером, а кто-то меньше, у нас могут быть и полосы, и пятна, матери носят своих детенышей и три месяца, и девять, но мы любим одни и те же забавы, песни, корм, мы гордимся своими хвостами и спреями, у нас есть общие враги – а значит, мы одна семья.
Мне в голову не могло прийти, что свинсы думают по-другому, и разве мы не можем решить миром дележку земель, где будем кормиться, всем хватит!
Я закрыл глаза, и под нежный голос Лу видел, как меж камней, деревьев и кустов снуют узорные пушистые красавцы – пятнистики, полосатики, мощные, как медведи, или юркие, как суслики. «Я люблю вас, братья!» — пел я, всей душой вторя Луне.
А утром, когда мы разошлись спать по норам, от реки нагрянули свинорылы.
Они выгоняли семьи из нор, расправлялись с самцами, забирали себе самок и равнодушно оставляли детей под открытым небом на волю провидения. Часть из нас нашли спасение на деревьях, ведь свинсы не умеют лазить, да и не было им до нас никакого дела.
— Где Луна? – спрашивал я каждого, кого видел на ветках или внизу.
— Кто? – подслеповато щурились они.
— Лу Три Пятна, песенница.
— Я видела ее, — сказала мне старая самка с тремя детенышами на спине. – Со свинсами.
— Ее похитили! – вскрикнул я, чуть не упав вниз.
— Нет, — покачала головой самка. – Она ушла с ними в самую большую нору добровольно.
Я молчал. Не было у меня слов, душили слезы.
Тут я вспомнил о Ги и спросил о нем.
— Он вместе со своей командой скрылся в лесу, — ответил кто-то сбоку на дереве.
— В лесу?
Мы не любим забираться в чащу леса, там совсем другая жизнь, и скунсам нет в ней места.
Неужели Ги сбежал, неужели струсил?
Едва эта мысль пришла мне в голову, я сказал себе: «Нет, только не Ги. Он никогда не был трусом и никогда не бросил бы меня, своего друга, на произвол судьбы». Но тут же я сказал себе: «А разве ты мог подумать, что Луна уйдет от своей стаи к врагам?»
И тогда я все-таки заплакал.
К ночи я очнулся от тяжелого сна и сразу услышал тихий голос:
— Фиу! Анж, это я.
— Ги! – пропищал я. – Ты же ушел в лес!
— Конечно, дуралей ты наш, я ушел! Чтобы подготовить им сюрприз. В лоб победить их трудно, но у меня есть план под названием «Нора-без-выхода». И ты можешь мне помочь.
Мы прикорнули рядом на ветке, и я поспешил спросить, что значит эта «нора-без-выхода».
— Я все продумал, — сказал Ги. — Этот план работает дважды. Выход из каждой норы мы забьем ветками и камнями, это раз. Вокруг поляны, где поселились свинсы, я расставлю своих парней, чтобы они могли выскочить из засады и сразу драть лапами тех, кто сумеет выбраться на свободу. Свинсы захватили нашу поляну и наши норы – но теперь они сложат тут свои свинорылые головы.
План Ги был хорош, и при этом мой друг еще не знал, что помощь придет откуда не ждали.
Скунсы ведут ночной образ жизни, поэтому все сонное дневное время парни Ги трудились не покладая лап, перекрывая норы, а в час наступления сумерек по краям поляны через равные промежутки стояли в ожидании бойцы пятнистики.
Я наблюдал за ними с дерева. Ги пробежал мимо, и я ему свистнул: «А я? А что мне делать?»
Он попросил меня взглянуть, насколько хорошо все сделано, я осмотрел и сделал несколько замечаний, а Ги убежал перестраивать свою команду в соответствии с моими поправками.
Пока шла эта подготовка, за которой я наблюдал не думая о сне, мне было не до страха – страшно стало потом, когда началось движение в норах. Некоторые свинсы мощными лапами сумели разгрести завалы у нор, выскакивали наружу, бежали вперед в поисках спасения или в стремлении разделаться с врагом, но готовые к атаке пятнистики Ги встречали их в прыжке каскадом ударов лап, рвали острыми когтями глаза и носы, а арома-струи били по свежим ранам.
Никогда, покуда жив, не забуду я этот бой своего племени с переселенцами. Наши сражались как одержимые, но свинсы были все-таки сильнее.
Теряя силы и не обретая пути к спасению, надеешься на подмогу от друзей. Но если она от того, кого боишься до смертной дрожи? Такое невозможно, скажете вы, а только вышло именно так.
В самый разгар схватки на дерущихся скунсов с неба камнем упал Орлан Белая Голова.
Огромная птица сильными кожистыми когтями схватила с земли одного из свинорылов и снова взмыла вверх.
В рядах врагов началась паника: видимо, схваченный орланом свинс был у них за главного.
— Да, да! Орлану слава! – распушив хвост, верещал Ги. Еще минуту назад мне казалось, что он обессилен, но теперь… От радости он крутился вокруг себя, прыгал из стороны в сторону, и его друзья повторяли танец победителей вслед за ним.
— Анж, ты видел?
— Видел… — ответил я, всматриваясь вдаль. Сомнений не было – Орлан Белая Голова возвращался. Лапы его были пусты.
Почему-то я решил, что он потерял свинорыла – уж очень они тяжелые, и если еще пленник извивался, то вполне мог упасть с высоты.
А значит, Орлан возвращался за новой добычей.
— Он летит назад, — сказал я, спохватившись, что кроме меня его никто не видит.
Враги замерли, парни Ги тоже прекратили свои танцы.
И тут посреди тишины раздался голос Луны:
— Ты убийца! Убийца!
Она не кричала, а пела. Ее красивый голос звенел так, что уши закладывало, она в веере хвоста кружилась посередине поляны.
— Молчи, молчи, молчи, — пискнул я. – Ги, помоги!
Орлан хорошо видел и хорошо слышал, и не было на поляне никого примечательнее нашей песенницы Лу Три Пятна. А потому он сделал красивый вираж, принял ее в свои когтистые объятия и поднялся ввысь.
Я мешком упал с дерева и стремглав кинулся к армии Ги.
— Почему вы не закрыли ее, не спрятали?!
Я подбегал к каждому со своими вопросами, они отворачивались и молчали, и наконец Ги ответил мне:
— Анж, она нас предала. Зачем мы будем ее защищать? Наши враги – ее друзья.
Я не нашел ответа.
Я был сам словно мертвый, я отдал бы за нее жизнь с радостью – но не сумел этого сделать. Лу, моя Луна, думал я, ты закатилась навсегда…
Мы победили, и свинорылы покинули нашу поляну. А однажды ушел и я. Мне было все равно, куда идти, никакой цели у меня не было, просто я не мог находиться рядом со своими друзьями и быть прежним собой, как в довоенные дни – когда я был счастливым и даже не догадывался об этом.
Днем, когда я спал, меня нашли люди. Раньше я видел их издалека, а теперь узнал вблизи. И моя жизнь окончательно изменилась.
Я живу в большом светлом доме, вместе с кошкой и собакой, я и сам похож на кошку. У меня удалены арома-железы, подстрижены когти, я служу забавой хозяйским детям и нянькой котятам и щенкам. Меня это не огорчает, потому что и в прежние времена я был не боевым скунсом, а всего-навсего трусливым дозорным.
Часто по ночам я сижу у окна и вглядываюсь во тьму. Я вижу там Ги и своих друзей, а сверху на всех нас смотрит молчаливая луна – моя прекрасная Лу Три Пятна.