А! А! Ной, ты дурак. Ты выбрал испытание лесом как самое легкое? Ага, точняк, умничка Ной. Космос – это мрак. Земля, то есть под землей – ужас. Вода – захлебнись и замерзни. Песок – иссохни от жажды. Горы… нет, высоты я боюсь до истерики. Я там сразу бы окочурился. А лес… я думал, лесок такой, и я под деревцами, ну зверюшки с букашками, птички с какашками… Построю шалаш и поживу установленное мне по таймеру время.
Но тут такое…
Я не хочу испытаний! Что за нелепые порядки! Что ли, совсем не заботятся о детях!
Назад мне ходу не было, а впереди – простор и безбрежье, холмы и волны сплошных деревьев, до самого желто-багрового горизонта, влево и вправо – только лес. Причем лес без полянки и тропинки, а просто давящая масса деревьев без конца и края, где мне предстояло жить и, возможно, двигаться как указано, на север – и тогда я смогу выйти из этой хрени быстрее.
Я подумал, хорошо, что деревья в этом зеленом адище разные. Хвойные конусы, как елки, буйные заросли местами сухих кустарников и гладкие стройные серые стволы лиственников – повеселее немного, чем обычная зеленка. А еще веселей будет встретить тамошнюю живность, ну да.
Ладно, трусливый Ной, пора включать таймер и идти – вперед.
Самое скверное, что у меня средний балл по выживанию, а если справедливо судить, то низкий. Почему? Объясню: мне все равно, выживу я или нет. Если условия комфортные, я ими пользуюсь, впитываю их в себя как губка. А если нет – просто сохну, как та же губка, и превращаюсь в пыль. Есть обед – съем, нет – сижу и голодаю. Так и загнусь здесь, или звери съедят.
Зверей я не очень боюсь. Все-таки дома у меня есть болонка и два хомяка. И еще всякие насекомые иногда приползают, которых мои твари-питомцы глотать не хотят. Ну а тут насекомые, наверное, просто роятся…
Таймер мне пикнул, мол, я уже включен, иди. Иди, Ной, и не ной.
Ничего себе, у них тут кустарничек… уже рукав мне оторвал. Как-то его надо порубить, но чем… Что мне выдали, проверим. Нож. Вилка. Ложка. Гениально, полная сервировка. Ракетница. Может, этой… ракетой кустарник пожечь? Ага, и самому сгореть на фиг. Фляга с водой. Выпил, наполни снова, не буду говорить чем. Носовой платок и бинт. Носовой платок-то на кой, я граф Кентский что ли, этикет по протоколу? Маленький пузырек, что это? Фу, как пахнет. Антисептик, наверное. Ну спасибо, хоть, не мочой заживлять ранки и укусы. Хотя после того, как фляжка опустеет, много у меня той мочи останется в организме…
Ладно, хватит уже о ерунде! Чем кустарник ломать? Ножичком веточки пилить? Минутку, вот оно, решение: жесткие рукавицы в кармане! Надену и буду ломать все, что мешает двигаться вперед!
Я сразу повеселел, развернул плечи, раскорячил ноги. Сломанные мною ветки вкусно пахли зеленью, воздух давил свежестью, а небо над головой… мрачненькое такое, в низких тучах, закат багровый, красотень. Уже, что ли, шалаш от непогоды ставить, только пришел. Вон, дойду до той елки и сяду отдохнуть. И, может, в лапник закутаюсь, шалаш совсем неохота делать.
Шлепнулся, как мешок требухи, хорошо, что не на нож или вилку, а тем более ракетницу. Посмотрел на колючий ствол, прислонился и глаза закрыл. Таймер пикать начал, видимо, по заданию мне либо идти, либо шалаш ставить. А я не знаю, чего мне хочется больше, то есть меньше.
Зато природа была с таймером в сговоре: подуло сыростью, на нос что-то с неба капнуло. Или с ветки птичка, небось. Хотя не видно тут птичек. Вон жук в стволе нарисовался, чудной какой-то. Весь такой бронзовка, а усов не два, а много, как у кота. Замер, чувствуя мой интерес, и обернулся. Ничего себе глаза! Цвета аврора бореалис, большие, сетчатые, как у стрекозы. Посмотрел на меня, пошевелил своими глазами и усами , и опять начал ствол шелушить.
— Привет, — сказал я. – Вы первый, кого я тут встретил.
Но жук на меня больше не отреагировал.
До веток мне было не дотянуться, они начинались далеко вверх по стволу, а лазить я не очень-то умею. Те, что валялись внизу, бурые и почти лысые, совсем не годились для укутывания.
Я посидел, вздохнул, попил воды из фляжки и пошел вперед. И таймер наконец заткнулся.
Идти меж елок (или их подобий), было гораздо проще, чем ломиться по кустам. Они росли не так уж тесно, это понятно. Но маленький ельник закончился, и я опять нырнул в кусты. И вынырнул возле лиственных деревьев.
Сверил по небесному светилу, что шел я правильно, на север – хоть это я умел.
Я приметил гладкоствольное многоветвистое дерево, принялся ломать, надпиливать ветки, до которых мог дотянуться, и относить их к ближайшей ели. Самое паршивое, что шалаш, который выглядит треугольником, я строить не умел и слабо представлял, как я его сооружу из имеющегося строительного материала. Поэтому решил возводить четырехугольник, втыкая ветки в землю по периметру, и переплетал их меж собой более тонкими и гибкими ветками кустарника. Когда стены построились и вполне меня удовлетворили, я стал сверху набрасывать и ломаный кустарник, и полулысый лапник, решив прикрыть свою крышу плащом – нам выдали плащи, а не куртки, во всяком случае мне. Хорош бы я был в лесу в поддергайчике, как называл куртки мой инструктор.
После завершения строительных работ Дружок и появился.
Дождь уже моросил по-настоящему, я залез в свою клетку, жалея, что плащ теперь моя крыша, и сжался в комок, чтобы согреться. Подумал, что вокруг меня только мокрые волны леса, как мировой океан, – и мне стало страшновато. Тут я услышал фырканье, шорох совсем рядом – и страх превратился в панику.
В общем, я наверное, запаниковал, но не слишком – зверек был даже симпатичный, если вспомнить многоусого и глазастого жука.
Он был похож на лису, только серую, как пепел. Или остроносую собаку, маленькую и юркую.
— Ты собака? – сказал я. – Я тебя назову Дружок. Ладно?
Дружок подумал и подарил мне улыбочку. Или оскалился мелкими острыми зубами, которые мне совсем не понравились, поэтому я взял в руку вилку и показал ему многозначительно.
Наступила тишина. Мы сидели рядом в клетке, сопели, дышали, и от живого тельца рядом мне стало теплее. Я даже носом начал клевать. Встряхнул головой, глянул на своего соседа – и успокоился. Он тоже спал. «Вот проснется, как тяпнет!» — подумал я, но понял, что выхода у меня нет (как я его прогоню своей вилкой?), и ситуация не худшая. Кто-то из наших под землей с крысами воюет, кто-то в пустыне с вараном пытается дружить…в общем, что-то типа того. А у меня вполне дружелюбный зверек. Впрочем, он может быть как та игуана из шутки, которая таскалась за хозяином не из преданности, а чтобы загрызть его, когда он ослабеет.
Когда я проснулся, от дождя остались только редкие капли, а погода была та же, что и до этого.
Дружок не спал, просто лежал рядом.
— У вас тут день-ночь бывает? Сейчас день или утро?
Трясясь в ознобе, я вылез наружу, взял возле клетки свою фляжку, полную дождевой воды, напился и промыл глаза. Есть хотелось зверски, поэтому стал искать, а что тут едят-то? Нашел неподалеку одно растение с круглыми черными ягодами и второе с полым стебельком, похожее на съедобное у нас дома.
Подумал и сунул к носу Дружка. Тот передернулся от ягод, а от травы просто отвернулся.
— Ага, понял, — сказал я. – Ягоды ядовитые, а траву ты не ешь – нетравоядный, хищник ты.
И я, почистив стебелек, надкусил.
Он оказался чуть пахучим и чуть сладковатым. Я съел, послушал свой желудок – вроде ничего неприятного – и пошел поискать добавки.
Поискал, называется…
Сначала я услышал пронзительный писк своего Дружка. Пищал он как-то странно, похоже на зуммер, а не на живое существо.
Я оглянулся в сторону нашей клетки – и увидел только, как мелькнул серый хвост. После чего посмотрел снова в ту сторону, куда шел, и увидел еще одного зверя. Нет, правильнее так: ЗВЕРЯ. Мохнатый с проплешинами, черный, на четырех лапах. Оскал красный, зубы большие коричневые – а больше ничего я заметить не успел. Потому что он сделал большой прыжок в мою сторону, я испугался только на секунду, а потом замер, ожидая конца просто в отупении. Зверь остановился прямо напротив меня, и я уже видел перед собой только багрово-черное пятно страха.
— А, — тихо сказал я.
Из оружия у меня что? Ножик и вилка, которыми я и Дружка не смог бы напугать.
Зверь выжидательно смотрел на меня.
Я медленно снял рюкзак, вытащил оттуда ракетницу – и выстрелил в него, дернувшись от отдачи.
Можно ли стрелять из ракетницы я, честно, не помнил. Может, нам и говорили? Звездка, то есть то, что вылетело из ракетницы, попала зверюге в грудь, и там, на проплешине, я увидел какую-то вмятину, дыру. Звездка отрикошетила и улетела в кусты, где взметнулся язык пламени.
А зверюга издала рев и кинулась то ли на меня, то ли в сторону, я не понял.
Очнулся я оттого, что кто-то возле меня возился, облизывая лицо языком.
— Дружок… — сказал я – и увидел оскаленную пасть с длинным языком и мелкими зубами. Ну что, игуана моя, дождался обеда? Помираю. Ладно, зверик, пшел отсюда.
Я пошевелился и вздохнул: поранил локоть непонятно обо что, зверь куснул или просто на сучок упал.
Итак, что у нас по итогам.
Первое: черный зверь на меня напал, но я жив и почти цел.
Второе: у меня нет больше сигнальной ракеты – а эту кто-нибудь заметил?
Третье: таймер продолжает тикать – значит, еще не конец моего фола.
Четвертое: не поджег ли я лес (а его тут ого-го) и где, на хрен, этот ревущий кусок зверя?!
И пятое: я жрать хочу, а пить тем более!
Я неуклюже перевернулся и кое-как встал, а потом пополз-поковылял к своему горе-шалашу. Плеснул антисептик на носовой платок, протер , оглашая воплями окрестности и пугая очередных визитеров, потом забинтовал другой рукой и затянул узел зубами. Фляжка, которую я врыл в землю, была опрокинута. Смешивая отчаянные слезы с ругательствами, я беспомощно оглянулся вокруг. На елках воды, я, конечно, найти не мог бы, а вот на кустах… На каждом листочке было по капельке. Несколько я слизнул, а потом с остальных листьев стал аккуратно сливать в свою фляжку. Попутно смотрел на растения под ногами: свежий стебель – это сок! И иногда кислый! Я жевал стебли, ковырял корешки, смахивал землю и тоже их жевал, уже не думая о ядах. Потом, яд – его всегда можно отличить, по неприятному запаху или по отсутствию такового вообще, железная логика. Потом я увидел маленькую почти елку и стал жевать с нее почки – богатство! Я еще и орехи найду! Наконец, я успокоился и вернулся к шалашу.
И тут увидел зверя. Убитого.
Он лежал каким-то кулем в том месте, где прежде я, возле него что-то грыз мой серый приятель, а подальше над кустами струился дымок и точно, точно пахло гарью!
Стараясь не смотреть на зверя и Дружка, я залез в кусты, увидел тлеющие угли – и подумал: у меня есть нож, тушка и почти очаг с огнем, который можно раздуть и поддерживать. У меня есть обед!
Почти в ту же минуту мне слегка поплохело: не то чтоб затошнило, а голова как-то затуманилась. Похоже, что-то из корешков было несъедобным. Только этого не хватало… Я выпил всю воду из фляжки и пошел по кустам глубоко в заросли – собрать еще воды.
Потом, содрогаясь от омерзения и мучимый голодом, я орудовал ножом и пытался печь кровавый скользкий кусок в раздутых угольках, потом заснул как убитый, а проснувшись, услышал таймер. Отпил глоток воды из фляжки, снял плащ со своего шалаша-клетки, закинул рюкзак и пошел, размышляя о своих делах, не совсем понятных.
Первое: как я убил зверя из ракетницы? Бред! Это понятно даже такому лоху, как я. Вывод: это была не ракетница, а огнестрел? Тоже бред.
Второе: тут нет дня и ночи, но жизнь есть. Хотя… я дурак! Смена дня и ночи тут может быть через более долгий промежуток, чем в нашем мире. Честно, это одинаковое хмурое небо так давит, что я его кожей чувствую, его и все эти лесные холмы, которым нет конца.
Третье: проклятущий таймер тикает, а значит – я должен идти на север.
Неверной походкой, хватаясь за живот и временами облизывая то мокрые листья, то траву, я топал вперед. Через некоторое время снова пошел дождь, которому я сначала обрадовался – он меня напоил, смыл кровь и грязь – а потом снова стал думать о привале и шалаше.
Когда вдруг перед моими глазами открылся простор и большой, высокий, но пологий холм, я даже не поверил, подумал, что это бред от отравы. Не было там ничего кроме леса и леса, а тут простор! Чувствуя, что конец этому кошмару близок, я побежал, взбираясь на холм, хватаясь за длинные стебли травы и ожидая каждую минуту чуда.
И чудо наступило.
Я стоял на холме под ясным розовым небом, а внизу подо мной, обходя верхушки самых высоких елей, плыли облака, согреваемые ласковым, клонящимся к горизонту светилом. Я как будто плыл на холме по этим облакам, подальше от леса. Эге-гей, заорал я, забыв об усталости!
Но во всем этом чуде была одна неясность, которая меня подкосила.
Таймер молчал.
Мое путешествие закончено – и я остался здесь.
Где-то в ногах шуршал травой зверь-крысолис, которого я приручил и накормил – наверное, я должен был чувствовать себя Маленьким Принцем. Всё в моем приключении было правильным – и одновременно неправильным. Включая тот факт, что я, пройдя испытание, не вернулся домой.
Почему?
Первое: нас сюда заманили нарочно, каждого в свою локацию, потому что мы, участники, все дети важных персон – а потом будут выдвигать требования к родителям.
Второе: это испытание на прочность, потому что нас хотят улучшить, но… что-то пошло не так. Сбой программы?
Третье: это не сбой, и мой поход еще не закончен – но таймер сломался.
Четвертое: здесь есть кто-то еще, мы должны были встретиться и вернуться вместе, но этот второй куда-то пропал.
Пятое: елки-палки, может, я траванулся этими корешками, и мне все грезится, и холм, и вся эта красота?!
Я не хотел думать об ошибке: кошмар ошибиться меня преследовал всю сознательную с младенчества жизнь. Я слышал от мамы в минуту откровения, что и мое появление на свет было ошибкой («Малыш, мы немного неправильно сделали»), а потому каждый раз, ошибаясь, прибавлял новый случай в свою коллекцию «так, да не совсем так» – в этом весь я. Я привык думать, что хожу спотыкаясь, что путь или взлет к совершенству у меня вечно пеньки и кочки, ничего не поделаешь…
Стоп. Взлет?
Меня корежит от высоты, но ведь я забрался, уже забрался на высокий холм – может, эта зацепка и есть мой следующий шаг? А теперь мне надо падать, лететь вниз в облака. Я закрыл глаза – и да, ощутил импульс полета, высокого и далекого, и рванулся, побежал, понесся с холма вниз, набирая скорость.
Я летел, пару раз запнувшись, зигзагами, но при всем том избавляясь от страха встретиться со стволами деревьев, о которые я расшибусь насмерть, и чувствуя такую силу во всем теле, как будто я сам был тем самым светилом, манящим и согревающим.
Удар падения был мощен, так что из меня дух вышибло, и я судорожно, с хрипом и лаем глотал воздух. Я встал, сначала на четвереньки, потом в рост, но на согнутых коленях, упираясь руками в бедра.
Первое, что я услышал, было тиканье таймера. И я почему-то преисполнился спокойствия.
Второе, что меня поразило, – это моя совсем другая экипировка и… уверенность, как будто я прибавил в возрасте. Рюкзак за спиной был тяжелее, а подмышкой точно давила тяжесть оружия.
И третье: меня что-то теплое толкнуло в ногу: собака! Вместо моего серого Дружка рядом со мной немного беспокойно мялась серьезная собаченция, похожая на лайку.
Игруны, в пень их и через колоду, весь их УЦ! Проверки, да?! Я вам покажу проверки! Я здесь корни пущу, в этом лесу, я каменный дом построю, не знаю почему, но каменный, с огромной кирпичной трубой! Вы считали меня слабым и ненастоящим, но вы ошиблись. Это вы, как мои родители, ошиблись! Я сам стану лесом, и мне плевать на всех вас!
Небо не давило, шаг был легким, таймер тикал, собака бежала след в след. Пройду я испытание или останусь в нем, теперь не казалось таким уж важным.
Руки резким жестом взмахнули перед дисплеем, и рокочущий мужской голос сказал:
— Мне нравится Ной, я перестаю думать уже, что он неудачен.
— А как другие? – откликнулся женский голос.
— По-разному… Космос хорошо, под землей неудачно, остальные средне. Но в целом, в целом у нашего Центра все в порядке, и я горжусь испытуемыми. Дальше увидим.
— Если так говорит их отец, тогда и я, мать, признаю, что горжусь, — засмеялась женщина.