Убедительно победительное широкоформатное летнее солнце пригревает не по-мартовски щедро. Сушит на газонах собачьи экскременты, ласкает клочковатую щетину травы, разворачивает лопающиеся почки на ветках.
Все парковые скамейки, включая те, которые скамейками называются условно ввиду частичных остатков конструкции, заняты страждущими и жаждущими лучевой терапии.
Недалеко от входа сидят две женщины лет семидесяти в объемных вязаных шапках и дутых стеганых пальто, с сумками, зажатыми между коленями в хлопковых чулках и шерстяных рейтузах.
Они ведут несмолкаемую беседу.
— Посидим еще, сколько там время? В четыре пойдем, как раз обед, — говорит та, что повыше и повесомее комплекцией.
— Ага, — поддакивает вторая, похожая на юркую угодливую синичку.
— Вон, глядит-ко, пошла… Прям разделась уже, без пальто. Может, и нам надо? У меня, вишь, шея прям вспотела, пока сюда шли. Мокрая сижу теперь.
— Да, и я, и у меня тоже.
— А эта вон она как, хорошо ей, ишь ты… Ветерок ей дует. Не знаю уж, как завтра-то одеваться?
— По-весеннему?
— Да. Наверное. Я тут случаем видела, не там, где мы всегда ходим, а магазинчик подвальный – красивая кофточка, такая нарядная… Разукрашена. Размер мой. Спросила, сколько. Тыща двести.
— Ох…
— Да мне не надо, куда мне ходить-то! Где я бываю, зачем мне, кто меня видит… Но нарядная, и тут как украшено, и вот здесь всяко блестит… Если по весне носить, хорошо, да.
— Я тоже видела одну, симпатичная. В переходе.
— Гладкая?
— Чего?
— Цвет один? Или расписная, по грудям букеты и узоры?
— А, нет… Однотонная.
— Белая, небось? Или хоть голубая? Красная? Или…
— Не, так, неяркенькая… Спокойная.
— Сиреневая! – разочарованно морщится подруга. – Какой интерес, блекло это, не видно.
— Не знаю, мне и не нужна особо яркая, я в магазин вот и в парк, и чтоб ко всему подходило – вот я о чем. Мне понравилась, я подумала, можно, если как сейчас по теплу…
Медленно, но верно со скамейкой поравнялся старичок с палочкой и пустым ярко-голубым планшетом для ноутбука, лихо закинутым за спину.
— Хороший день, — резюмирует он, продолжая движение.
— Да-ааа, — нестройным дуэтом запевают старушки. – Отдохните, посидите с нами!
Старичок прячет глаза, уклоняясь от их призывных улыбок, бормочет смущенно, что ему давно пора домой, и так режим нарушил…
Пока старушки разочарованно смотрят ему вслед , девушка в толстовке и джинсах что-то бросает в стоящую рядом урну.
— Эй, алё, ты! – возмущенно спохватывается первая. Голуби под ногами перестают клевать пшено и заполошно разлетаются в стороны.– Мы воздухом дышим, а ты нам тут окурки бросаешь? Вернись, кому сказала!
— Это фантик от жвачки, – тихо отвечает девушка, поворачиваясь к ним сердитым лицом.
— Жва-аачка… Жуете все, как негры! Конкьюторы, жвачки, штаны техасы, шпана американская! Если бы не Путин, вы страну всю продать готовы!
— Что вы такое мелете, — хмурится девушка и спешит прочь, толкая перед собой коляску с младенцем.
— Ах ты, зассыха! Соплячка! В школу ходят женихов искать, рожают за партой! А потом гуляют тут, ни стыда ни совести, выводком гордятся. Иди-иди, не спотыкайся…
Девушка переходит на бег трусцой и скрывается из виду.
— Из первого дома она… – как бы ненароком, ненавязчиво вставляет свои пять копеек старушка-тихоня.
Подруга хранит молчание, с великим достоинством и значением глядя перед собой.
— Ты-то вроде сама рано родила? – выждав уважительную паузу, собеседница бросает опасно-прозрачный намек, но на удивление храбро выдерживает взгляд, подобный паре отточенных клинков, по выражению поэта времен их молодости.
— Не помню уже, шестнадцать мне точно сравнялось, – наконец неохотно отвечает первая.
Потом голос ее крепнет и снова звучит уверенно и зычно, как на собрании комсомольского актива.
– Да что сравнивать, времена-то какие были! Работали с одним выходным! Волосы на бумажки с тряпочками крутили, лицо вазелином мазали, платья из простыней шили, не жаловались! Потому что все было у нас настоящее! А у них фены, прокладки, памперсы, салфетки всякие, с жиру бесятся, срамота!
Вторая старушка сочувственно кивает, сжимая губы суровой ниткой.
Через несколько минут скорбного молчания бабули дружно встают и неторопливо, с достоинством шествуют к выходу, загребая сапогами по весенней пыли.