Дима Ковалев оказался на этой остановке неслучайно. Он ехал домой, в город, после недели отдыха у своей бабушки Нюры. Баба Нюра, как водится, хлопотала-причитала над единственным внуком, умудрилась скормить ему месячную норму пищи, а по количеству калорий – трехмесячную, и весь вчерашний вечер роняла старческие слезинки по поводу раннего отъезда своего любимца.
И вот теперь обычно тщедушный, а ныне округлившийся в щеках и боках студент-третьекурсник Дима сидел на каменной скамье, застеленной деревянными досками, и провожал тоскливым взглядом пролетающий мимо редкий транспорт. Пройдя по утреннему холодку четыре километра от бабушкиной деревни, Дима уже ощущал себя уехавшим. Но в этом странном пересадочном пункте своего маршрута, в ожидании автобуса, на котором он собирался доехать до станции, Дима чувствовал себя потерянным окончательно и безвозвратно. Вдали от знакомой деревни, вдали от надежного железнодорожного сообщения, он был ГДЕ-ТО посередине.
Автобусы уже несколько раз равнодушно проносились мимо остановки, из чего Дима мог сделать вывод, что автобусы были «не те». Уже время близилось к жаркому полудню, начинало припекать солнышко, а заброшенность и безнадежность все сильнее овладевали Димой. Он с грустью смотрел на пыльную травку обочины, на пустынное полотно шоссе и расстилавшиеся за ним бескрайние поля, где уже колосилась молодая поросль посевов. Стояла звенящая тишина – звенящая от кузнечиков и еще чего-то такого, разлившегося по синему небу белой кисеей…
Внезапно позади остановки послышались тяжелые шаги. Кто-то поднимался снизу по насыпи, шумно отдуваясь и уверенно припечатывая траву. Дима боязливо оглянулся и прижал к себе черную сумку с надписью «DOOM-3», набитую бабушкиными гостинцами, прикрытыми сверху футболками и трусами.
Снизу показалась голова в серой плоской кепке с маленькой пуговкой на темечке, потом туловище в старой пиджачной паре без подкладки, с брюками, заправленными в смятые кирзачи.
Мужичонка был мал ростом, почти сед и прокопчен солнцем и ветром, как Виннету, вождь апачей (хотя Дима этот фильм никогда не смотрел). Он прищурился на студента выцветшими голубыми глазками, поскреб седую щетину на коричневом подбородке и молча, как это делают деревенские, протянул Диме узловатую ладонь.
Дима брезгливо пожал ладонь, представляя, сколько земли и навоза под сизыми ногтями мужика, и снова озабоченно посмотрел вдаль, на шоссе, откуда должен был появиться автобус с вожделенной надписью «Свящёво».
— Давно, поди, сидишь? – поинтересовался мужичок, пристраиваясь рядом на скамье и закидывая ногу на ногу.
— С восьми, — лаконично ответил Дима.
— Ну и дурень, — фыркнул собеседник, и принялся слюнявить вонючую папироску, которую прикурил от извлеченной из складки пиджака и зажженной прямо об рукав спичкой.
— Почему? – испугался Дима.
— А не будет ничего, — беззаботно ответил мужичок, жмурясь от дыма.
— Как это?
— А так. Поломатые все. Завтра будет, — ответил мужик, еще более развеселившись.
Дима представил себе возвращение под кров бабушкиной избы, новые причитания и, возможно, еще недельку в скукоте и сытости, и с надеждой повернулся к собеседнику:
— А как еще доехать до Свящёва, вы не знаете?
Мужик крякнул, сплюнул крошки табака вместе с окурком и поднялся. Он похлопал себя ладонями по штанам, стряхивая пыль, которую и стряхивать-то было бесполезно, настолько она въелась в ткань, придавая ей лоснящийся блеск.
— Айдя, я тебя на своей лошаде довезу.
— И где эта ваша… лошадя?
Мужик небрежно кивнул головой куда-то вперед и пошел снова в кусты, откуда появился. Через несколько минут на шоссе с грохотом выкатилась телега с запряженной лошадью, мужик крикнул бодрое «Тпру… мать-перемать….» и оглянулся через плечо на Диму:
— Садися, паря.
Дима поднял с земли сумку, закинул ее на солому в телегу , потом примерился и вспрыгнул сам на край телеги, смешно завалившись назад.
Мужик причмокнул губами:
— Но, пошла… — и лошадь бодро застучала подковами по шоссе, охаживая себя по бокам густой метелкой хвоста.
Некоторое время ехали молча, потом Дима счел нужным вставить:
— Я вам заплачу. Сколько?
Мужик не ответил. Дима поерзал в соломе и сообщил:
— Меня Дима зовут.
Мужик даже спиной не дернул, только продолжал чмокать губами и время от времени взмахивать кнутом.
— Николай я. Костин, – наконец громко возвестил он. — Мы вся деревня, почитай, Костины. Ну, может, сколь дворов Труниных.
Мужик хлопнул лошадь кнутом, и телега затряслась сильнее. Он подтянул вожжи справа, заставляя лошадь съехать с шоссе вниз, на тропинку, которая убегала куда-то в луга.
— Чего это мы? – забеспокоился Дима, вцепляясь в борта телеги.
— Срежем тут, — махнул рукой мужик и стал нещадно погонять лошадь.
Дима держался изо всех сил, стиснув зубы, чтобы не прикусить язык. Ему казалось, что все мозги у него вытрясло наружу. Наконец лошадь замедлила шаг, меланхолично обмахнула хвостом блестящие бока и пару раз фыркнула, будто в сторону хозяина. Дима огляделся : вокруг расстилались луга вперемешку с зарослями тальника, сладко пахло разнотравьем.
— Вы точно дорогу знаете? – снова озаботился он.
Мужик хмыкнул, обернулся через плечо на секунду, и Диме померещилось, что он сейчас скажет что-то вроде «Не волнуйся , барин, мы свое дело знаем.»
«Сейчас завезет куда-нибудь, ограбит и убьет», — подумал студент, борясь с паникой.
— Да скоро уже, вона гля, крыши видишь? – усмехнулся Николай, словно прочитав его мысли.
Действительно, впереди виднелись крыши, хотя немного странные, по мнению Димы. Как сейчас выглядит деревня? Вот у бабы Нюры дом из белого силикатного кирпича с шиферной крышей. А здесь были деревянные, да еще крытые соломой, как будто…
— Это окраина Свящева, что ли, такая бедная?
— Чаво бедная! – обиделся мужик и снова чмокнул на лошадь, подтягивая вожжи.
Дома были все ближе и ближе, а Дима удивлялся все больше и больше. Наконец он решительно ткнул мужика в спину и сказал по возможности грозно:
— Ты куда меня привез?!
— Ясно куда, — ответил Николай, не оборачиваясь и осаживая потихоньку лошадь. – В деревню нашу, Лыково. Вона сколь тальника у нас тут вокруг. Луга потомушта. И лыка дерем много, пока тальник сочный.
— Так ты меня лыко драть привез? – севшим от злости голосом спросил Дима.
— Нет, — ответил мужик, привязал вожжи к борту телеги и развернулся к Диме всем телом.
— А зачем?…
— Дело одно.
— А плевать мне на ваше дело, — лихо и отважно ответил Дима. – Я пошел назад к шоссе, а ты попробуй только тронь меня.
Он спрыгнул с телеги, сбросил вниз сумку и поднял с земли большую сухую ветку, слишком легкую для того, чтобы она могла служить надежным оружием. Но выбирать было особо не из чего… «Баллончик хоть бы газовый с собой взял, дурак», — с досадой подумал Дима.
Мужичок не обратил ровным счетом никакого внимания на оборонительные действия Димы, а снова закурил свою папироску, щурясь от едкого дыма.
— А чаво делать? – сказал он философски. – Пришлось вона как тебя силком тащить. Помочи-то ждать неоткуда.
— И что за помощь вам от меня требуется? Материальная? – съязвил Дима, немного дрожа голосом.
— Ды ну… на что нам матерьяльная твоя… Тута вот что: пацаненка одного прибить надо.
Дима выронил ветку:
— Что?! У-убить?
Мужик вдумчиво кивнул.
— Хорошо живет деревня… — обалдело помотал головой несчастный студент.
Николай остановил его движением своей черной мозолистой лапищи.
— Он почитай всю нашу деревню спалил в году этак в семьдесят пятом… Засранцем тут бегал без штанов, а в жару вот баловался и запалил … огоньку…
— Ну так… Отстроились же снова, — неуверенно возразил Дима.
-Чаво отстроились? – возмутился мужик. – Вона видишь? – он махнул рукой на маленькую еловую рощу возле деревни. – Вона наш пепел в гробах на погосте лежит.
Дима покрылся холодным потом ото лба до поясницы. Он почувствовал, что рот открылся, а закрыться и сказать хоть слово – никак.
— А пацан этот, Мишка Трунин, он сам-то живой остался. Живет таперя где-то в этом… Благовещенске.
— Так… Мне в Благовещенск надо ехать? – обреченно прошептал Дима.
Мужик с сожалением посмотрел на него и покачал головой.
— Куда табе ехать, дурень? Вона он бегает тута по улице, бесштанный. Ловишь мальца , убиваешь, и мы все живы будем… И Лыково наше останется.
— Да почему я-то?! – возмутился Дима. – Сами и убивайте!
Николай снова покачал головой с великим сожалением:
— И каким это манером мы его убьем, ежели мы мертвые все, а он-то – живой!
Дима с отчаянием смотрел на Николая и ему хотелось крикнуть: «Мама! Баба Нюра! Разбудите меня скорее!»
Под ясным небом, под щедрым летним солнышком зеленели луга, убегая вдаль за горизонт, в вышине парили жаворонки, наверное… кузнечики стрекотали в траве… муравьи тащили в свой дом стройматериалы… а в телеге напротив Димы сидел покойник и смотрел на него с усталым укором.
— Я не умею убивать, — прошептал Дима. – Я даже комаров жалею.
— Мы тебе подмогнем, — обрадовался мужик. – Он в колодец ужасть как любит глядеть, отодвинет крышку и глядит… Звезды тама ищет, — мужик улыбнулся. – Ты его сзади… под коленки…
Дима вообразил себе эту картину и заплакал. Он не мог даже подумать, как будет сбрасывать в колодец этого «бесштанного» мальчишку, который по детской неосторожности сжег деревню Лыково и теперь живет где-то на Дальнем Востоке, забыв отмолить свои прошлые грехи.
Николай впился взглядом в Диму, весь как-то сморщился лицом, похожим на печеное яблоко, и с горестным криком сорвав с головы кепку, бросил ее на землю. Ни прибавив ни слова, он яростно стегнул кнутом лошадь и погнал ее к деревне.
Несколько минут Дима стоял в оцепенении. Потом пришел с себя, поднял с земли сумку и бегом бросился в обратном направлении, туда, где по его мнению, было шоссе, с которого они свернули.
Он бежал пока не выдохся, замедлил шаг и вдруг услышал за спиной дробный топот ног. Маленьких босых ног. За ним поспешал мальчик. Обычный деревенский мальчик, одетый не пойми во что, правда, не бесштанный.
— Дядя, а вы на Свящёво идете? – спросил мальчик и улыбнулся во весь рот, показав щербинку в передних зубах.
— Да, — сглотнув, ответил Дима.
— А можно я с вами? – с почти утвердительной интонацией спросил мальчик. – Мне бы тока в автобус сесть.
— Зачем? – замер Дима.
— Мне на поезд надо. У меня тетка родная знаете где живет? У-ууу, ехать почитай неделю на поезде! Хочу к ней убежать.
— К-как… как тебя зовут?
— Мишаня, — снова улыбнулся мальчик.
У Димы подкосились колени.
— Миша Трунин?
— Ну. И папаня Миша. А маманя Зина.
Дима уронил сумку на землю и схватил обеими руками маленькую грязную ладошку мальчика. «Если он уйдет со мной – деревня уцелеет, да?!» — чуть не крикнул он во весь голос, потрясенный этим открытием, словно пророк, увидевший Иисусово чудо. Сердце его наполнилось небесным восторгом, заслуженной гордостью спасителя человечества.
И Дима снова побежал по тропинке, неся в одной руке сумку, а другой стискивая пальцы мальчика, которые тот, впрочем, и не пытался вырвать.
… Русские равнины бывают удивительно обманчивы. Совершенно ровные, они на самом деле убегают под уклон, и вскоре мы не видим тех предметов, которые, казалось бы, должны еще явственно виднеться издалека.
Пропала из поля зрения деревня Лыково. Правда, когда Дима обернулся в последний раз, он увидел высокий, густо-черный дымный столб, поднимавшийся над горизонтом…