Бывают дни, когда дворники счастливы. Зимний снег уже отвьюжил, оттаявшие экскременты убраны, а до тополиного пуха, и тем более до листопада, еще очень далеко.
Поэтому в Оранжерейном переулке в этот час даже метла дворника не шуршала, а все было тихо и сонно.
У дверей магазина «Три корочки хлеба» сладко дремал мопс, известный всему переулку как Федор Кузьмич. Хозяйка мопса, отправляясь за покупками или в парикмахерскую, всегда брала его с собой, привязывала возле порога за поводок, как будто ставила автомобиль на сигнализацию — и знала, что вернувшись, найдет собачку в объятиях Морфея.
На этот раз хозяйка, по обыкновению, задерживалась, и Федор Кузьмич похрапывал, временами вздрагивая толстым плюшевым тельцем. Снилась ему и трава у дома, и уютные кустики у дороги, и даже соседская болонка, хотя Федор Кузьмич покинул уже возраст плотских потребностей.
Внезапно сон изменился и обрел иные очертания, а именно съестные. Запахло чем-то запретным, но давно желаемым. То был запах колбасного сыра, почему-то именуемого хозяйкой «плебейским». Запах навевал Федору Кузьмичу воспоминания о щенячьем детстве, когда ему удалось попробовать… и вкус помнился ошеломляющий. А больше, за всю жизнь — ни разу.
Запах усиливался, вырывая мопса из сладких сновидений. Федор Кузьмич приоткрыл один вишневый глаз, сквозь слезу посмотрел по сторонам — и тут же распахнул оба глаза одновременно, дрожа и возбужденно перебирая короткими лапами. Рядом с ним лежал кусок сыра!
Мопс кинулся к неожиданному подарку и тут же жалобно заскулил — расстояние между ним и сыром почему-то увеличилось. Федор Кузьмич дернулся следом, но поводок мешал ему двигаться. Такую активность ленивый песик не проявлял ни разу на памяти хозяйки. Он рвал поводок до тех пор, пока узел не развязался, и мопс со счастливым тявканьем пустился следом за вожделенной добычей.
Он не знал мудрой поговорки о том, куда попадают охотники за бесплатным сыром.
И напрасно… Потому что когда перед ним оказалась сумка для переноски собак с оскорбительным изображением таксы – Федор Кузьмич чрезвычайно удивился и округлил свои и без того выпуклые глаза. А вот залаять не успел.
Хозяйка мопса, известная в Оранжерейном переулке под именем Дама-в-шляпе, величественно выплыла из дверей магазина и не глядя протянула руку к металлическому поручню у крыльца, чтобы развязать поводок. Поводка не было. Дама опустила глаза вниз – Федор Кузьмич исчез! На ступеньках лежал только огрызок мерзкого колбасного сыра.
— Да вы совсем что ли обалдели! – почему-то громко крикнула она густым басом на весь Оранжерейный переулок. – Где моя собака, воры?!
Продавцы в испуге покинули свои прилавки и столпились на крыльце. Вороны с карканьем взлетели с самого большого тополя. За гаражами завыл бездомный пес, которого разбудили после сытного обеда, поднесенного жалостливыми старушками.
И только дворник продолжал мирно спать, потому что он точно знал, что до листопада и снегопада еще очень далеко.
По переулку с одного конца в другой пыльно затарахтел смешной автомобильчик со стражами правопорядка. Автомобильчик почихал, встряхнулся и остановился. На тротуар неспешно вылезли два полицейских – толстый и тонкий.
Толстый был, конечно, старшим по званию и по принятию решений. Жизнь его протекала в мудром лавировании между булькающим, как суп в кастрюльке, контингентом граждан вверенного участка и карающим начальством, которое лучше не беспокоить. Лавировал он уже много лет безо всякого ущерба для собственного здоровья – и даже наоборот.
Тонкому повезло меньше. Его мудрости не хватило не только на успешную службу, но и на удачную женитьбу. Он ревностно выполнял свои служебные обязанности и к тому же слыл непьющим – поэтому коллеги и начальство плевались при одном его имени. Жена тонкого по причине вечной озабоченности мужа подозревала его в изменах, лишала пищи и супружеского ложа, а однажды разбила стекло служебного автомобильчика, в котором изгнанный муж решил заночевать. Тонкий терпеливо прощал жену, заклеивал стекло скотчем и исходил обидой на всю мирскую несправедливость.
— Почему кричим, уважаемая? – благостно поинтересовался толстый полицейский.
— Явились! – торжествующе кивнула Дама-в-шляпе. – А где вы до этого были? Записывайте: похищен мопс стоимостью пятьдесят тысяч.
— В какой валюте? – уточнил тонкий.
— В твердой! В деревянной!
— Ясно, что похититель не из нашего района, — развел руками толстый.
— Это почему? – удивилась дама.
— Потому что вашего Федора Кузьмича здесь, простите, каждая собака знает. Зачем его похищать, если нет возможности даже выгуливать — тут же поймают?
— Логично, — подтвердил тонкий.
— А раз так, — продолжал толстый полицейский, — раз похититель не из нашего района, мы искать его не обязаны.
— Минуточку! – возмутилась дама. – Но я-то, потерпевшая, из вашего района!
— Конечно, — согласился толстый. – Поэтому мы отреагировали на ваше заявление. Составим протокол. А чужого преступника ловить мы не имеем права. Он, может, лицо федерального значения.
И пока дама искала нужные бранные слова, стражи правопорядка уселись в свой автомобильчик и затарахтели в обратном направлении.
Тем временем мопс Федор Кузьмич уныло болтался в незнакомой сумке с нарисованной таксой и тревожно смотрел на мир сквозь черную решетку.
«Так я и знал, что когда-нибудь хозяйка потеряется всерьез, — думал он. – Грызло меня беспокойство. И говорил я ей сколько раз вслед «Остановись!» Потом уже устал говорить. Вот и добегалась она до беды.»
Рука, которая несла довольно тяжелую ношу с толстым мопсом, воняла мелом, мокрой тряпкой и принадлежала, конечно, учителю истории Илье Дрескотову. Идея похитить собаку пришла к нему случайно, когда тетушка поделилась с племянником идеей прогнать назойливого барабашку при помощи бдительного домашнего питомца.
— Слышала я, — мечтательно сообщила она, — что эта нечисть боится собак или кошек. Я больше собак люблю. Мне бы вот такого мопсика, как Федор Кузьмич…
— Ну ты сказала, — проворчал Дрескотов, — он стоит кучу денег!
— Знаю, знаю, тебе вечно на родную тетку копейку жалко, — встрепенулась родная тетка и полезла за своими слабительными таблетками.
— Хорошо, — после некоторого раздумья просветлел лицом племянник. – Есть у меня на примете мопс, взрослый, вылитый Федор Кузьмич, но с ним одна неприятность… Боится улицы. Выгуливать его нельзя.
— А как же… туалет? – удивилась тетушка.
— К лотку приучишь! – сердито фыркнул Дрескотов.
Согласие было достигнуто, а план по поимке мопса для изгнания нахальных бесов был претворен в жизнь.
Мужчину с собачьей сумкой в руках заметил, конечно, тонкий полицейский. Толстый дремал, переваривая обед или полдник, а тонкого мучила начинающаяся язва.
Тонкий остановил автомобиль и окликнул Дрескотова. Он хотел сказать что-то вроде «Задержитесь на минуту, посмотрите мне в глаза», а получилось совсем страшно:
— Стоять!!
Дрескотов вздрогнул и уронил сумку с мопсом. Федор Кузьмич от удара об землю прикусил язык и затих. Слезы катились из его круглых глаз и по причине отсутствия шеи падали сразу на грудь и на живот.
— В районе совершено преступление, — сказал тонкий полицейский тонким голосом, чтобы не разбудить напарника.
— Эпидемия ящура? – сердито пошутил Дрескотов.
— Отставить шутки! Что в мешке? – пискнул тонкий полицейский.
— Невеста. В смысле шашлык. Из таксы.
Толстый полицейский проснулся и захохотал, плюясь в лобовое стекло.
И вдруг в заплеванном стекле отразилось нечто. Дивные глубокие очи взглянули прямо в душу толстому полицейскому и шепнули: «Ваша служба и опасна, и трудна… А в чем сила? А сила в правде.»
Потом появилась вторая пара глаз, помигала и исчезла, зато раздался громкий и резкий звук – собачий лай.
— Предъявить документы! – крикнул тонкий полицейский.
— Чьи? – опешил Дрескотов. – Разве вы меня не знаете? У вас мальчик в моем классе учится. Кстати, хорошо учится.
— Собачьи документы, — примирительно ответил тонкий.
— Там разве собака?- пожал плечами Дрескотов. – Я нашел сумку, несу к вам в опорный пункт.
И он расстегнул молнию. Взглядам открылся Федор Кузьмич, испуганно съежившийся и облитый слезами.
— Ух ты! – обрадовался толстый полицейский. – Премию дадут!
— Так преступник же не из нашего района? – удивился тонкий.
— А преступление раскрыто в нашем районе! – снисходительно возразил толстый. – Так что дадут.
— Я больше не нужен? – спросил Дрескотов. – Пойду, пожалуй, мне еще тетради проверять.
И он с достоинством удалился. А в это время над головой толстого полицейского что-то проплыло, подобное невидимому маленькому дирижаблю. Нет, пожалуй, двум дирижаблям.